Весенняя вестница. Юлия Лавряшина

сказал он, ни на кого не глядя. – Парень здоровее синего кита. Выживет.

      В тот раз Аля побоялась оглянуться, забыв, что не сможет смутить рыбаков, даже если заметит на их глазах слезы – они-то ее не видели. Не сказав больше ни слова, Линней ушел в дом, но меньше, чем через минуту вернулся с бутылью какой-то местной водки. Следом появилась его помощница с двумя стаканами на всех – больше у него в доме не нашлось. Они пили за здоровье пострадавшего по очереди, чокаясь парами, и Линней тоже выпил с кем-то и, наконец, разулыбался, словно только сейчас понял, что опасность и в самом деле позади.

      Когда Линней улыбался, лицо у него становилось немного смущенным, будто его не оставляло внутреннее убеждение, что улыбаться ему не положено. Однако, удержаться от этого он не мог… Хоть он выходил в море редко и только для собственного удовольствия, ведь рыбой его снабжали постоянно, кожа у него тоже была обветренной, но черты казались тоньше, чем у всех, среди кого он жил. Але хотелось узнать, из какой он семьи, и как оказался в этом одиноком поселке, но спросить она не могла, и оставалось надеяться, что Линней сам расскажет кому-нибудь при случае, а ей удастся подслушать.

      Она ничуть не стеснялась того, что подглядывает, ведь в ее намерения ни на секунду не входило что-нибудь дурное. Иногда Алька, не всерьез конечно, даже называла себя его ангелом-хранителем: у нее всегда оставалась надежда прийти на помощь Линнею, если она окажется здесь в момент опасности. Правда, трудно было даже предположить, что может угрожать Линнею, ведь все любили его и относились к нему так бережно, будто он был ребенком, который не становился менее незащищенным оттого, что научился спасать чужие жизни. Когда Аля поняла это, ей стало как-то спокойнее за него. Но, возвращаясь в мастерскую, она частенько смотрела на холст и представляла огромную волну, которая однажды накроет рыбацкий поселок. И, конечно, в этот момент Аля окажется рядом с Линнеем и спасет его…

      Она понимала, каким ребячеством пропитаны все ее фантазии, а ей, как-никак, уже двадцать семь, и пора взрослеть, если она не хочет прослыть инфантильной дурочкой. Но Алька оправдывалась тем, что взросление должно быть движением вперед, к чему-то значительному, а в ее жизни до сих пор не было ничего более значительного, чем Линней, и он уже был с нею. Даже, если она всего лишь смотрела на него через окно, как сейчас…

      Линней обвел всех сидевших за столом медленным, печальным взглядом и сказал:

      – Я знаю, что он мой сын, не нужно напоминать мне об этом. А вы знаете, что он не со мной вырос. Как же я могу на него повлиять? Он взрослый человек. Богатый. И, насколько мне известно, строптивый, как…

      – Ему только двадцать, – сказал один из мужчин, сидевших к Але спиной. Синяя хлопчатобумажная куртка до того натянулась на его плечах, что казалось, вот-вот раздастся короткой треск.

      – В двадцать я уже был его отцом, – напомнил Линней без особой радости в голосе. – Крон не будет меня слушать. С какой стати? Может, он слышал обо мне, но знать не знает…