В чужом доме. Ольга Рёснес

к стулу напротив, и оттуда, с близкого теперь расстояния, вмазывает в сочинителя меткий, методически корректный вопрос:

      – Кого это ты имеешь в виду?

      Она оглядывается по сторонам, призывно кому-то кивает, и по расставленным в два ряда стульям ползет уже беспокойно набегающий на любопытство озноб подозрений: кого?… кого? И те, кому поручено топить слепых на литобъединении котят, теперь только недоуменно посматривают на Женю Фрадина: он-то как? А он… ну совсем никак. Перед тем как сюда попасть, он принял обычную литературную дозу, и теперь его не то чтобы совсем уже развезло, но вот так, приятно расслабило, что ли укачало. Он сидит во главе длинного, обставленного стульями стола и только кивает в такт вопросам и ответам, нисколько при этом не озадачиваясь их смыслом. Да и какой еще к черту смысл, когда тут перед тобой одно сплошное несовершеннолетие.

      – Ну кого-кого, – дерзко глянув на учительницу, отбивается сочинитель, – ну его самого, ну помните, который приблудился к Фаусту? Только теперь это куда более серьезный и настырный товарищ, теперь это – начальник всего нашего глобуса, единоличный шеф эволюции и Главный Технолог…

      – Говори конкретно, не увиливай, – перебивает его ближе всех сидящий к Жене студент-психолог, – Кто этот твой Сатана?

      – Ну, признавайся, где ты все это вычитал? – не отстает учительница, – В какой хрестоматии?

      – Да не вычитал я… – начал было оправдываться сочинитель, но тут же подстегнул себя своей же усмешкой, – я это понял! Как-то раз глянул с пристрастием на принимаемую нами всерьез историю: великая октябрьская, великая отечественная, великая победа… и дальше будет тоже что-нибудь непременно великое… и все это величие работает исключительно против меня! Великая октябрьская смыла в кровавом потоке десятки миллионов глупых и наивных душ, великая отечественная перепутала карты, кому против кого играть, и теперь над всеми нами нависает окончательная великая победа бессердечного рассудка, кормящего нас всех сиюминутным посюсторонним благоденствием. Нас кормят отравой, и мы глотаем, нас усыпляют, и мы сладко храпим. И все это потому, что тот, кто идет, заранее стирает в наших сердцах предрасположенность к свету, подсовывая вместо нее удовлетворенность схемой и инструкцией. И ни о чем таком не подозревая, мы готовимся стать человеко-механизмами, управляемыми бездушной демонической силой, и тогда он нам всем скажет: это и есть ваше человеческое счастье…

      – Он что, миллиардер вроде Ротшильда? – деловито уточняет собравшийся было уже уходить первокурсник-экономист, – Или, может, президент сверхдержавы? Откуда у него вообще деньги?

      – Да, откуда? – сыплется на сочинителя со всех сторон, – Откуда вдруг столько бабла?

      Теперь всем становится интересно: теперь это разговор по существу. Деньги, они же власть, они же уверенность, что завтра все будет так же, как и сегодня, и будет даже больше того же самого… деньги!

      – Деньги