В чужом доме. Ольга Рёснес

неизлечимого игрока. И даже Великий Инквизитор не смог бы толком объяснить, где его, инквизитора, место, поскольку трое карамазовских братьев – это единая, тройственная, путающаяся в своих же бессознательных порывах, едва только становящаяся русская душа. Куда проще объявить всему миру, что вот оно, окончательное решение нелепого русского вопроса. Оно – в боевитой интеллигентности беса. И это ему, а не тебе, чувствительному простаку, судить о будущем: все оно, будущее, умещается в ордере на снос. И это означает, что строиться должно лишь то, что непременно прейдет.

      Поднявшись по стремянке на чердак, Альбина настороженно прислушивается: здесь все еще живут мысли бывшего хозяина дома. Сваленная как попало рухлядь все еще готова стать принадлежностью гостиной, а сломанный бронзовый подсвечник вот-вот поведет кого-то в тишину покинутой спальни… Под самым скатом крыши гниют старые оконные рамы, покрытые паутиной и пылью, с разбитыми стеклами. От них какой теперь толк, разве что снять с форточек медные крючки и петли, оторвать бронзовые ручки. Но в этих ясных, надежных, спокойных формах, в этом каллиграфическом почерке прошлого угадывается будущая сила Самодуха, и надо к ней теперь уже присмотреться, примерить ее к себе… Что если, в самом деле, поставить эта рамы обратно? Они вернут дому жизнь, эти раскрытые в мир глаза, и только Альбине теперь и решать, теперь она тут, хоть и ненадолго, хозяйка. Решать, минуя управление культуры, минуя расчетливую заинтересованность Лихого в самом этом проекте, минуя страх оказаться потом виновной в нарушении правил игры… да, ей будет за что ответить.

      Спустившись обратно к рабочим, Альбина зовет мастера, и тот нехотя выключает пилу, вытирает обшлагом спецовки вспотевший лоб.

      – Ну? – недовольно начинает он, – Что-то не так?

      Альбина ведет его на чердак, и они оба молча стоят перед сваленной в кучу рухлядью, словно здесь, на этом забытом кладбище, должно вот-вот произойти чудо.

      – Не получится, – наконец заключает мастер, – нет сегодня таких спецов.

      – Но ты сам? – наступает на него Альбина, – Ты-то?

      – А зачем? Возни вон сколько, а толку никакого. Кто будет платить? Брось ты эту затею, угомонись. Да и тебе самой что с того, какие тут оконные рамы, тебе ведь тут не жить!

      Альбина с досадой поджимает губы: видно, что злится. С людьми ведь всегда так: говоришь им тысячу раз одно и то же, для их же пользы, и никто не понимает, о чем это ты. И как раз то, что им сейчас нужнее всего – чутье на истину – люди решительно отпихивают, не желая ничего об этом знать.

      – Ну ладно, – примирительно добавляет мастер, – есть в городе один такой чудак, он сделает…

      – Кто? – нетерпеливо перебивает его Альбина.

      – Сама увидишь, сходишь, посмотришь. Скажешь, для музея, и все такое… поняла?

      Лихой и в самом деле собирается сделать тут музей и уже заказал в Москве свой, в полный рост и на фоне девятнадцатиэтажной галереи, портрет: попробуй только скажи, что не похож. Портрет будет встречать