Когда бог был кроликом. Сара Уинман

и тут я снова увидела мистера Голана. Только на этот раз он лежал на полу: ноги вместе, одна рука откинута в сторону, другая, согнутая, лежит на груди, как будто он умер, танцуя танго. Брат пытался удержать меня, но я вырвалась и подошла ближе.

      – Где его номер? – громко спросила я.

      Все посмотрели на меня, а мать положила трубку.

      – Уходи отсюда немедленно, Элли, – сказал отец и потянулся ко мне, но я увернулась от его рук.

      – Нет! Где его номер? Номер на руке? Где он?

      Эсфирь посмотрела на мою мать, но та отвернулась.

      Тогда старуха раскинула руки и позвала:

      – Иди ко мне, Элли.

      Я приблизилась и встала перед ней. От нее пахло какими-то восточными сладостями. Кажется, рахат-лукумом.

      – Не было у него никакого номера, – тихо сказала она.

      – Нет, был. Я сама видела.

      – Не было у него номера, – так же тихо повторила она. – Он рисовал его сам, когда ему было грустно.

      Вот так я узнала, что номер, такой четкий, словно был нарисован вчера, и вправду был нарисован вчера.

      – Не понимаю, – сказала я.

      – Тебе и не надо этого понимать, – сердито вмешался отец.

      – А как же страшные лагеря?

      Эсфирь положила руки мне на плечи.

      – Лагеря на самом деле были, и они были страшными, и об этом нельзя забывать. – Она притянула меня к себе, и ее голос слегка дрогнул. – Но Абрахам никогда не был в лагере. Никогда не был. Он был психически болен, – добавила она так спокойно, словно говорила о новом цвете волос. – Он приехал в Америку в двадцать седьмом году и счастливо жил здесь с тех пор. Многие даже скажут, что он был эгоистично счастлив. Он много гастролировал, играл на скрипке и имел успех. Пока он принимал таблетки, с ним все было в порядке. А когда прекращал принимать, то становился проблемой и для себя, и для других…

      – Ну зачем он рассказывал мне все это? – спросила я, не вытирая текущих по щекам слез. – Зачем он врал мне?

      Она уже собиралась заговорить, но вдруг сжала губы и посмотрела мне прямо в глаза. И сейчас я понимаю, что она что-то увидела в них, а я тоже что-то увидела в ее глазах, увидела страх, и поняла: она знает обо всем, что случилось со мной. Я потянулась к ней, как утопающие тянутся за спасательным тросом.

      Эсфирь отвернулась.

      – Почему он тебе врал? Это все из-за чувства вины, – торопливо объяснила она. – Иногда жизнь бывает слишком добра к тебе. И ты чувствуешь, что не заслуживаешь этого.

      Эсфирь Голан не захотела спасать меня.

* * *

      Сама мать считала, что виной всему отложенный стресс, запоздалая реакция на трагическую гибель родителей. Именно из-за этого и появилась опухоль, объясняла она нам, ставя на кухонный стол торт и раздавая тарелки. Внутри скапливается огромное количество негативной энергии, она бурлит и раскручивается, набирая силу, а потом однажды срабатывает какой-то пусковой механизм, и, вытираясь после ванны, ты нащупываешь у себя на груди уплотнение, которого вроде бы не должно там быть, но стараешься не обращать на него внимания, и так месяц за месяцем, и от подавленного страха