Не вся La vie. Маша Трауб

? – спросил Вася, показывая на портрет.

      – Это я, когда мне было столько лет, сколько тебе, – ответил муж.

      – Мама, а у вас свадьба была?

      – Была.

      – А сначала вы дружили?

      – Дружили.

      – А потом я родился?

      – Да.

      Вася пристал к бабушке:

      – Бабушка, а ты всегда была бабушкой?

      – Нет, Васенька, сначала я была молодой и красивой.

      – А как ты стала бабушкой?

      – Это меня твоя мать довела.

      – А дедушка? Он всегда был дедушкой?

      – Нет, не всегда.

      – Его тоже моя мама довела?

      – Нет, его я довела.

      – Мама, а сначала кто родился? – спросил Вася меня. – Ты или папа?

      – Сначала папа, а потом я.

      – А еще раньше кто родился?

      – Бабушка.

      – А еще раньше?

      – Дедушка.

      – Значит, дедушка первый родился?

      – Да.

      – А я тогда был?

      – Нет. Тогда и меня не было.

      – А папа?

      – И папы тогда не было.

      – А когда мне будет столько лет, сколько папе, ты будешь?

      – Не знаю, может, и буду.

      – А папа будет?

      – Может быть.

      – А бабушка с дедушкой?

      – Нет, их уже не будет.

      – А кто же у меня тогда будет?

      – У тебя будут свои дети.

      – Мама, не пиши книжки.

      – Почему, Васенька?

      – Не хочу, чтобы ты умирала.

      – А при чем тут книжки?

      – Все, кто книжки написал, уже умерли.

      – Не все.

      – Все. Я у папы спрашивал. Он сказал, что все те, кто книжки написал, которые он мне читает, уже умерли.

      – Так они же давно жили. Зато их книги остались, и дети их читать могут. Даже те, которые еще не родились и родятся потом.

      – Нет, я не хочу, чтобы только книжки остались. Я хочу, чтобы ты осталась.

      – Хорошо, Васенька. Я останусь.

      Большая жизнь маленькой редакции

      Я работала в одном журнале. Его сейчас уже нет. А тогда… Журнал приспосабливался к новой жизни. Снесли кабинетные двери, оставив только ободранные косяки. По официальной версии – чтобы было похоже на ньюс-рум. По неофициальной – чтобы не закрывались, не пили и не курили в кабинетах во время рабочего дня.

      Международный отдел – четыре человека вместе со мной. Начальник – Коля, африканист – Игорь, Настя, отвечающая за Европу, и я – без определенной специализации. Коля тогда только женился, и ему было не до работы. То у него медовый месяц, то поездки с тещей по магазинам, то рыбалка на даче с тестем, то с молодой женой в гости… Коля толстел и лоснился на глазах. Ему все нравилось. И жена, и теща с тестем, и их квартира, в которой он поселился.

      Насте было сильно за тридцать. Тяжелый низ и тяжелый взгляд. Она хотела стать редактором отдела и выйти замуж. К обеим целям она шла, закусив удила. Постепенно подгребала под себя дела, вела материалы, рисовала полосы. Была категорична и упряма.

      У Насти был затяжной роман. Избранника звали Жора. Он периодически появлялся в редакции, поэтому про него все знали. Жоре было сорок пять. Он нервно вздрагивал подбородком и обижался на взгляды. У него были женские сочные губы с ярко-красным ободком. Он и кривил их совершенно по-женски. Себя он считал гением и последние десять лет писал диссертацию. Работать не мог, потому что тогда у него не было бы времени на диссертацию. Настя кивала – научный труд важнее, и зарабатывала сама. Еще он отрицал моногамные отношения, подводя под это идеологическую базу. А кто из гениев был моногамен? Никто. А почему он должен? Настя опять кивала. Только взгляд становился мутным. Жора не хотел иметь детей. Он их почти ненавидел. От первого, раннего, давно забытого брака у него осталась дочка, которую Жора видел редко. Почти не видел. Зато она ему снилась. От этих снов он просыпался и не мог уснуть. В его снах дочка то падала с дерева, то ломала ногу, то тонула в бассейне. Просыпался он от взгляда дочери – она в его сне смотрела на него, улыбалась, а глаза были печальные.

      – Я боюсь ответственности, – объяснял Жора Насте нежелание иметь детей, – не хочу быть на всю жизнь зависимым. Хочешь дать своему врагу возможность тебя победить – заведи ребенка. Если ты забеременеешь, я соберу вещи и уйду.

      Настя согласно кивала.

      Она помимо работы подрабатывала репетитором – бегала по урокам, натаскивая подростков на паст перфект и неправильные глаголы. Она тоже ненавидела детей. Чужих. Особенно перед окончанием четверти, когда родители звонили и просили натаскать хотя бы на «три».

      Только иногда – в последнее время все чаще – ей снилось, что она одна. Совсем одна. Лежит и не может пошевелиться. Все куда-то идут, спешат. А