Привиденьевые. Юна Летц

В общем, я проснулся часа в четыре, жажда, смотрю, открывается дверь, и оттуда выезжает автобус, а автобусе люди сидят все в белом, и сами белые, как ангелы…

      – Какие ангелы?

      – Обычные человеческие такие.

      – Всем тут ангелы мерещатся.

      – Ещё кому-то?

      – Ты продолжай.

      – Вот… И они выезжают на своём этом автобусе и поехали куда-то.

      – И что?

      – Они белые, и я их раньше никогда не видел в посольстве.

      – Мало ли…

      – А вечером этого дня Гога был уже очень странным, как будто с катушек слетел.

      – Спирит – действенная штука.

      – Это не то, неужели ты не заметил? Гога фальшивый как будто.

      – Думаешь, они его выкрали, а оставили кого-то другого?

      – Звучит как ахинея. Но что-то всё равно происходит, что-то нечистое.

      – А ангелы приезжают, чтобы очищать?

      – Очень смешно. Видел бы ты, какие у этих ангелов были лица…

      – Да, друг, тебе надо страшилки на ночь рассказывать.

      – Опять ты ничего не понял.

      Так можно было бесконечно разговаривать с мысленным собеседником, и Бах разговаривал. По-настоящему признаться кому-то в том, что он давно подозревает какой-то чуть ли не вселенского масштаба заговор, в котором их тепличный мир играет совсем не последнюю роль, было бы глупо. Тем более, он даже не понимал, что именно происходит. Ну да, какие-то архаровцы живут иногда на территории посольства, а потом кто-то становится придурковатым. Плюс фантомная эпидемия – люди привиденьевые вместо натуральных. Наверное, эксперименты, наверное, многие под этим подписывались, что согласны, мол, лишь бы платили. Но всё-таки немного странно.

      Бах любил разговаривать сам с собой по вечерам между работой и спиритическими сеансами. Вот и сегодня: поехал на набережную, а там сначала живописность и благолепие, а потом монстр вырос – надвигался ураган, из воды шёл злющий экстравертный шторм. Бах обедать не стал заезжать: тошнота ещё ощущалась, ледяной пот и навязчивые состояния, решил не заезжать никуда и сразу же отправился домой, где стоял теперь в своей двушке на девятом этаже; тяжёлый, с лопнувшими сосудами глаз.

      Делать ничего не хотелось, к тому же – ураган. Он прошёл на балкон, запалил сигарету и смотрел вниз на выдранную рекламную растяжку, которая болталась на святом духе с одной стороны столба. Обычно в месяцы бурь в них проделывают дыры, чтобы ветер покачивал полотно, не разрушая его, но эту, видимо, забыли изрешетить, и теперь она реяла тоскливым поражением на фонаре.

      – И ничего же не могу сделать, – думал он то ли о растяжке, то ли об этой истории со старым корпусом. – Если только…

      Мысль забилась у него в голове. Бах осторожно отправил её в архив и продолжил рассматривать улицу.

      Ветер подчищал помойки, и по всему городу летали нервные бабочки цивилизации – чёрные целлофановые пакеты из супермаркетов. Это была самая очевидная декорация спектакля,