Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Вячеслав Борисович Репин

из нас висит какой-то колпак, который прикрывает нас сверху, который спасает от холода, от голода. Но дается этот колпак только раз в жизни. Стоит однажды вырваться из-под него, так и останешься под открытым небом. Я никогда не смогла бы ничего изменить, – повторила Сильвестр.

      – По-моему, ничего и нельзя менять. Нельзя это делать намеренно, – сказал Петр. – Если посуда разбилась, нужно собирать осколки, а не крошить ее ногами на мелкие кусочки.

      – От кого слышу! – не поверила Сильвестр. – Я думала, что в этом и состоит главное отличие… между тобой и мной… В том, что ты на это способен, а я нет.

      – Господи, какой всё же спорт! – сменил Петр тему. – Я не знал, что ты так хорошо танцуешь.

      Отвернувшись к веранде, Женни Сильвестр вновь казалась чем-то удрученной.

      – Тебе Мишель ничего не говорил? – спросила она.

      – О чем?

      – Обо мне.

      – Нет. А что он должен был сказать?

      – Насчет моих хождений по врачам… Я теперь уверена, что у меня что-то ужасное. Они меня дурят. Но я же чувствую.

      – Как можно делать такие выводы? Это нервное. После машины.

      – Я уверена.

      Помолчав, Петр заговорил другим тоном:

      – Со мной иногда такое случается, когда слишком много выкуриваю за день, то, просыпаясь ночью от боли в горле, я говорю себе: ну вот, приехал – рак! И так тянется уже лет десять. А я жив-здоров, как видишь. К каким врачам ты ходишь?

      – Пожалуйста, Питер… Никто ничего толком сказать не может.

      Плечи соседки дрогнули. В следующий миг она разразилась настоящими рыданиями. Приблизившись к ней, Петр привлек ее за плечи к себе и, стараясь успокоить, сжал ее ладонь. Та рыдала неудержимо.

      В этот момент к ним подлетела чья-то девчушка, а следом за ней примчался сын Сильвестров, который увел мать в дом…

      На улице заметно посвежело и уже почти стемнело. Некоторое время Петр оставался один возле столов, откуда лучше всего просматривалась веранда, а затем, накинув на плечи джемпер, прошелся вдоль центрального газона и углубился в ночной сад.

      Пахло скошенной травой и еще чем-то терпким, знакомым, но чем именно, вспомнить не удавалось. Трава уже стала сырой от росы. Ноги сразу намокли.

      Он хотел было возвращаться к веранде, как прометнувшаяся во мраке тень заставила его остановиться. В следующий миг под ноги ему вылетел рыжий хозяйский спаниель. Пес вывалил из пасти теннисный мяч и, задрав морду, стал поводить хвостом, в надежде, что мяч запустят в воздух.

      Петр потрепал пса за уши, поднял мяч и швырнул его в темноту, стараясь не забросить его в кусты. Стрелой сорвавшись с места и размахивая длинными ушами, спаниель рванул к кустам и тут же вернулся с мячиком, вывалил его в траву, но не рядом, а на некотором отдалении.

      Как только Петр пришел в движение, спаниель вновь схватил мяч в пасть и отскочил в сторону.

      Слева в полутьме на фоне кустов выросло два силуэта. Петр узнал племянницу. Выйдя на газон и заметив его, она направилась в его сторону. За ней следом плелся американец, одной рукой он заправлял за пояс брюк майку, в другой держал пустую бутылку от