Встретимся завтра. Владимир Мавродиев

глянул на напарника. Потом отложил бумаги, полез в карман за кисетом, достал из тумбочки потёртую книжку, порядком «похудевшую», свернул «козью ножку», долго попыхивал и наконец с удовольствием затянулся.

      – Ну что, отвоевали? – спросил он, внимательно рассматривая солдата. – Как звать-то тебя?

      – Николаем.

      – Здешний ты?

      – Здешний, на Байкальской жил, знаете?

      – Знаю Байкальскую, там теперь – как сдуло, одни камни да воронки… В живых кто есть из родичей?

      – Сестрёнка где-то в Киргизии, в детдоме… Эвакуировали, двенадцать лет ей осенью.

      – Ну, это ничего, найдётся. Двенадцать лет… Знает и фамилию, и где жила. Найдётся.

      Он и сам надеялся отыскать сестру, а, может, она сама уже ищет его. Не надо только уезжать из города.

      – Тебе токо с места трогаться не надо, найдётся сестрёнка, – угадывая его мысли, сказал моторист.

      – Ты где работать-то думаешь? Хромаешь, вижу, немножко… Иль погуляешь? – спросил капитан.

      – Нога пройти должна… Её поначалу, в полевом госпитале, чуть не отрезали. Оставили, слава богу… Четыре операции за три месяца. Зажила, вроде, а не гнулась поначалу, коленка сильно задета… Но выписался без костылей. Сейчас так вообще сгибается почти нормально… дней семь уже… А погулять… За пять месяцев нагулялся в госпитале, руки что-то делать чешутся.

      – Это хорошо. Ты вот что, Николай, оставайся у меня мотористом. А Петровича мы в матросы переведём.

      – Сделай милость, Иван Егорыч, обид не будет, – подтвердил моторист.

      – Дело знакомое тебе, – продолжал капитан, – там, глядишь, на другой пароход, получше, переведут. «Самовар» доходит уж… А жить и здесь можно до зимы, и на пристани комнатка есть. А там видно будет.

      – Я подумаю, – ответил он.

      – Конечно, подумай, сынок, подумай. Надумаешь – приходи. И ежели что другое найдёшь, так тоже заходи… Подскажешь, может, чего по техчасти… И сто грамм за нами ещё… Приходи.

      Он ходил по городу долго. На Байкальской, с трудом отыскав остатки их домика, постоял над широкой воронкой и с тяжёлым сердцем пошёл по улице, надеясь встретить кого-нибудь из соседей. Но никто не встретился ему на родной улице. И он направился к перекидному мосту, на вокзал, и дальше, к главной площади, где у высокого обелиска его когда-то принимали в пионеры…

      В центре города было не очень многолюдно. Все главные и самые красивые довоенные здания, окружавшие площадь, стояли разбитыми и безжизненными, словно страшные декорации к какому-то грандиозному фильму. Но в сквере, неподалёку от обелиска, на очищенных аллеях светились молодой краской новые скамейки.

      На окрестных улицах никакого большого строительства он не увидел, здесь в основном шёл снос развалин. Он по-фронтовому вздрогнул и даже инстинктивно пригнулся, когда сравнительно неподалёку вдруг ухнул взрыв и узкая неровная полоска бывшей стены высокого дома медленно, будто стекая, осела на землю, подняв тучу пыли…

      Уже работал восстановленный центральный