Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн. Евгений Кулькин

и не трогают иные чувства, связанные с ощущением совести. Он как бы воспарил над всем, что простиралось внизу, как самолет вонзался в тучу, чтобы из нее вылететь надвинувшейся над пространством тенью, тушующую пятнистость местности, что простиралась окрест.

      Порой он, кажется, различал на земле кивания головок татарника или танцевальные всплески плакучей ивы, которая, как заламывающая свои бескостные руки балерина, кружилась в немыслимом танце.

      А ощущение сверхсебясамого, ежели это можно все соединить в одно слово, пришло ему после того, как – так уж само собой случилось – тот спортивный клуб, который он создал, неожиданно превратился в сборище «качков», тех самых шеястых парней, которые могли заломить быка. Сперва они гоняли дурь, тузя друг друга, потом однажды вдруг нашли себе иное применение.

      И опять же помог случай.

      Эрик до сих пор помнит этого сухопарого, о двух вздернутых бровин, старичка, который чуть ли не с порога спросил:

      – Набокова не читал?

      Булдаков на всякий случай ощерился, чтобы нельзя было понять «да» или «нет» он скажет, и худыш неожиданно произнес:

      – Я пью его прозу, как в зной родниковую воду, и горло перехватывают слезы.

      Попробовал подвсхлипнуть и Эрик, понятия не имеющий, кто такой Набоков.

      – А «Лолита» его что стоит! – продолжил старичок, и Булдаков вспомнил, что про «Лолиту» кто-то говорил. Это книга, где чувак признается, как развратил малолетку.

      Они вышли в еще не одетый в листву парк, и старик сказал:

      – Я вообще-то к тебе по делу.

      – По какому? – осторожно спросил Эрик, думая, что и дальше треп пойдет о литературе.

      Старичок перехватил проехавшего с детской горки на заднице, потом поднял к нему свое засивелое от усилия лицо.

      – У тебя бугайки, по-моему, зря взбрыкивают.

      Булдаков ненавидел иносказаний. Потому, глядя в оранжевую от ржавчины воду, скопившуюся в обрезке от бочки, уточнил:

      – Не зря даже у стоязника ноздря.

      – Выражусь точнее, – продолжил худыш. – Чем твои ребята, кроме пустолома друг друга, занимаются?

      – Ну кто учится, – начал он загибать, – кто работает.

      – А они должны служить! – вырвалось у старика.

      – Ну некоторые пошли в армию…

      – Темный ты человек, Булдаков, – вдруг произнес незнакомец, и Эрика озадачило, откуда тот узнал его фамилию.

      Им навстречу продефилировала девица.

      – Ух и краля! – сказал дед. – При ней и шмаровозом поработать не грех.

      – Кем? – не понял Эрик.

      – Сутенером, – перевел худыш.

      Продолжая озираться, девушка уходила все дальше и дальше.

      – Ты, наверно, думаешь, – продолжил незнакомец, – это она на тебя пялилась.

      – А на кого же еще? – самодовольно вопросил Булдаков. – Не на вас же.

      – Это почему же? У меня в глазах реянье над водой огней и звезд, что я могу показать не только отуманенный город, но и вспененную воду золотого пляжа.

      Эрик искоса глянул на расхваставшегося старика и вдруг заметил у него на пальце толстенный перстень с печаткой.

      – Сейчас, –