Смешно или страшно. Кирилл Круганский

сюда, если вдруг вы нажмете на кнопку, тут же явлюсь.

      Я пошел завтракать. Омлет не пролазил. Я заливал его какао, и тогда он неохотно, но соскальзывал вниз. Во мне шевелились давно забытые чувства: неужели? неужели снова они? Остальные учителя еще не поднимались. Я кое-как поел, пошел к себе, проверил молнии на карманах спортивных штанов, заново завязал шнурки на кроссовках. Больше особо делать было нечего. Я попробовал вспомнить какие-нибудь сложные случаи, учеников-хулиганов, но не мог. Все тянулось как-то ровно. Наверное, физкультура была таким предметом, где трудновато выявить протестующего. Это вам не литература, где можно кричать, что Маяковский идиот1. Канаты на моих уроках никто не поджигал, мячей не резал… А вдруг это из-за моего авторитета? Да, ну, какой там… Я еще раз об этом подумал и немного приободрился. Может, и с этими девочками все сложится неплохо.

      Без десяти десять я пошел в зал. Еще раз осмотрелся. Турник из стены, мячи, “козел”, железные обручи, гантели. Их я давно знал и в некоторой степени любил. Теперь нужно было, чтобы и девочки их оценили. Без двух десять Всеволод Федорович привел их, пожелал мне удачи и кивнул на кнопку в стене. Мы остались одни. Вчетвером. Я неожиданно понял, что девочки были в тех же платьях и обуви, что и после столовой. Они молча смотрели на меня. Красивые, бледные, воинственные. Прозвенел звонок.

      – Давайте знакомиться, ― сказал я то, что заготовил.

      – Дашенька, ― сказала самая красивая.

      – Дианочка, ― сказала самая маленькая.

      – Катенька, ― сказала самая высокая и крупная.

      Я назвался тоже.

      – А почему вы в такой одежде? Разве вы не знали, что у нас физкультура?

      – А нам пох…, ― начала Дианочка, но Катенька одернула ее, ― нет у нас другой одежды. Мы, видите, в девятнадцатом веке живем.

      Ее подруги засмеялись.

      – Ладно, давайте попробуем пробежаться.

      Я достал секундомер.

      – Пять минут вокруг зала.

      Я свистнул в свисток. Девочки побежали. На них было страшно смотреть: каблуки тяжело стучали по деревянному полу, они придерживали шляпки, веера болтались на руках.

      – Так, стоп, ― скомандовал я.

      – Я ногу натерла, ― сказала Дианочка.

      – Снимайте шляпы, перчатки и ботинки.

      Девочки переглянулись.

      – Нам нельзя.

      – Под мою ответственность.

      – Ага. Мы сейчас снимем, а нас выпорют.

      – Не выпорют, никто не узнает.

      – Спасибо. Заботливый. Знаем мы, проходили. За полгода наелись уже.

      – Да я…

      Но с Дианочкой уже случилась истерика.

      – Свалился к нам тут. Нам этих троих недостаточно, что ли? Тоже хочешь нас за жопу ущипнуть? Давай. Ага. Там под платьем еще две нижних юбки, пока доберешься, весь интерес простынет.

      Катенька с Дашенькой смотрели то на меня, то на нее, пытаясь успокоить. Я застыл, не зная, куда податься. Дианочка кричала:

      – Непослушная? А ты посиди здесь, посиди. Сам-то в штанишках приперся. Легко тебе шагать? В камзол не хочешь переодеться.

      Я,

1

См. у Бунина в “Окаянных днях”. Маяковского звали в гимназии Идиотом Полифемовичем