Замок Шамбла. Констан Геру

ведь тогда она должна меня до смерти бояться! – вскрикнул Жак. – Однако она ошибается, она дурно судит обо мне, я никогда не думал об убийстве!

      – Что же значили ваши слова? – с изумлением спросила Мари Будон.

      – Я просто фантазировал, высказал довольно сильное желание, которое и могло бы навести меня на мысли об убийстве. Но чтобы на самом деле решиться на такое… Нет, я никогда не смог бы… Нет, никогда! Скажите это госпоже Теодоре!

      Мари Будон пожала плечами и, глядя на больного с презрительным состраданием, сказала:

      – А я-то считала вас мужчиной, Жак.

      – Но… – удивленно пробормотал Жак.

      – Довольно! – презрительно перебила служанка. – Я поговорю с госпожой Теодорой, если вы этого хотите, и вот что я ей скажу: «Этот Жак Бессон, человек, любовь которого вас восхищала, а не оскорбляла, этот крестьянин, которого вы считали храбрым и великодушным, преданность которого произвела на вас такое сильное впечатление, оказался трусом. Вы думали, что он готов на все, чтобы стать достойным вас и избавить вас от ненавистного мужа, – но вы жестоко ошиблись в этом человеке, и то, что вы принимали за сильную страсть, способную на все, чтобы обладать вами, было лишь робким и слабым желанием, мгновенно угасшим перед первым же серьезным препятствием».

      V

      Эта речь, каждое слово которой было тщательнейшим образом продумано, подействовала на Жака именно так, как рассчитывала Мари Будон. Буквально за несколько секунд крестьянин словно преобразился, самолюбие и гордость вернули ему былую энергию, взгляд его сделался полным страсти и мрачной решимости, что придало его лицу некоторое величие. Служанка добралась до самых глубин его души, она поняла ее, но решила нанести последний удар, чтобы уничтожить все остатки совести, которая могла еще робко сопротивляться.

      – Ах! – вскрикнула она. – Если бы я была мужчиной, если бы какая-нибудь знатная дама удостоила обратить на меня свой взор и если бы из простого мужика я могла сделаться одним из самых богатых и влиятельных людей в краю, где меня когда-то видели свинопасом!.. О, клянусь, тогда от моего сердца и от моей руки можно было бы требовать всего – да, всего!

      Воодушевившись услышанными словами, Жак хотел ответить, но Мари Будон сделала вид, будто этого не замечает, и, вдруг переменив тон, продолжала тихим и убедительным голосом:

      – Вы помните, как однажды вечером после ужина у господина Марселанжа возникла сильная боль в желудке?

      – Да, когда он съел яичницу, в которую примешали по ошибке немножко мха.

      – По крайней мере, так говорили тогда.

      – Ну?..

      – Ну так это был не мох, а белый порошок…

      – А! Помню… Подозревали, кажется, Арзака…

      – Арзак не согласился, Арзак мокрая курица, он трус, как и все мужчины. За это взялась женщина, простая служанка, движимая только преданностью своим госпожам и не надеявшаяся получить в награду ни большого состояния, ни богатого поместья, ни блистательного супружества.

      – Вы, Мари?

      Мари Будон ответила энергическим