Лиса в курятнике. Карина Демина

не все, конечно, но вот княгиня Одовецкая была из тех редких, кого сила привечала.

      А раз так…

      Почешет княгиня императрице волосы и, глядишь, прибавит здоровья. Забьется ровней уставшее сердце, морщины сами собой разгладятся, и тьма, душу окутавшая, если не развеется, то все ж перестанет казаться вовсе непроглядною.

      – А он…

      – Неужто я своего мужа не сберегу? – ответила на невысказанный вопрос императрица.

      А княгиня пожала плечами. Не то чтобы нелюди не верила, но…

      – Слухи ходят… не верить?

      – Не верь.

      – Но молчать?

      – Молчание – золото, у вас ведь так говорят, верно?

      – А у вас?

      – У нас золото поет. Оно разным бывает… в синих горах Аль-Агуль родятся алые жилы, сперва они как кровь человеческая, но после цвет остывает, однако огонь не уходит никогда. Это золото тянется к людям… и тянет кровь. Злое оно… а есть светлое, лунным теплом укрытое… или вот темное, у него голос глухой…

      – Скучаешь? – Княгиня отложила гребень.

      – Порой… Здесь все иначе.

      – Не жалеешь?

      – Нет, – на этот вопрос императрица-матушка ответила давно, да и отвечала себе вновь и вновь, особенно в те долгие зимние ночи, когда сны ее тревожил все тот же лунный свет. Проникал он сквозь узорчатые стекла, просачивался сквозь мягкие складки портьер и пробирался в сны.

      Он тревожил память.

      И ныла она, ныла… разливала молочные воды Алынь-озера, и камень, на котором змеевна любила сиживать в девичестве, выглядывал из воды. Одинок он был. И озеро тосковало. Не растекались по нему золотыми змейками пряди волос, не играли в них безглазые подземные рыбины, украшая бисером жемчужным. Не трясли драгоценною пряжей пауки-вдовицы, норовя укутать обнаженное тело змеевны…

      И жилы осиротевшие звенели сотнями голосов.

      Звали.

      Ждали.

      Когда-нибудь да дождутся. Короток век человеческий, и сколько ни дли его, но рано или поздно оборвется нить. Тогда и… Может, будь она человеком, подобная мысль и мучила бы, но императрица с привычной легкостью отмахнулась от ненужных сомнений.

      – Так зачем позвала? – Властимира разглядывала руки свои, которые были белы да гладки. Провела ладонью по ладони, ласкаясь.

      Вздохнула.

      – Узнать хочу, нужна ли помощь.

      – Помощь?

      Императрица отвернулась от зеркала, выращенного ею еще тогда, много лет назад. Немного неровным вышло по краю, но так даже лучше.

      Драгоценные друзы поблескивали.

      Или вот светили.

      – Мне следовало предложить ее много раньше, но… я плохо знала людей. Мне сказали, что ты захотела уйти, и я дала тебе свободу. Однако сейчас понимаю, что следовало предложить иное.

      – Что же?

      Властимиру зеркало отражало, правда, иную, ту, которую помнило: чуть моложе, и с волосами, лишь тронутыми сединой. Нынешняя вся была бела, но спину держала ровно. И взгляд светлых глаз ее – точь-в-точь водица в клятом озере – оставался безмятежен.

      – Помощь. Защиту тебе и твоей крови. Дом… не знаю. Просто