Лиса в курятнике. Карина Демина

девок Бог послал… а потом известие пришло… мор начался…

      – И ты уехала.

      Императрица позволила зеркалу отпустить Дубыню. Ах, если б еще послушать, что он говорит своей дочери-красавице… она и вправду хороша, и тиха, как сказывают, и добра, и неглупа.

      Слишком много достоинств для одного человека.

      Или ревность то говорит? Не готова она сына отпустить? Разделить с кем-то и оборвать еще одну тоненькую нить, что удерживает ее в мире людском?

       Глава 9

      – Беспокойно было… я знала, что Ясенька с мором справится, она хорошая целительница. Да и муж ее силой немалою отличался, но… – Княгиня поднялась и повторила: – Беспокойно было… и знаю, что мор порой упрямый… он легко с земли на землю скачет, особенно летом если…

      Она остановилась перед зеркалом, но то, то ли уставшее, то ли обиженное на хозяйку, притворилось камнем. Только на алмазной поверхности нити сапфиров проросли, будто жилы водяные. А вот и изумруды потянулись россыпями, притворяясь лесами…

      – Да… наша Онежка. – Княгиня ласково коснулась реки. – По ней многие сплавляются, а где сплав, там и люди… и скорость… по реке спуститься быстрее, нежели в наших краях дороги искать. И одного больного хватит, чтобы зараза растеклась…

      Она глядела на синие ниточки задумчиво, будто подозревала, что волшебное зеркало знает ответы.

      – Целителей там немного… знахарки большей частью или вот ведуны порой случаются. Так что пригодилась бы и моя сила. Потом уж я узнала, что Дубыня меня на пару дней всего опередил… он летел, вовсе не останавливаясь… коней запалил. Сам… я видела его там. Я помню.

      И она коснулась-таки драгоценной поверхности, а та пошла рябью, принимая от человека редкий дар памяти.

      Тот Таровицкий был похож и не похож на себя.

      Грязен.

      Темен. Волосы слиплись, склеились то ли салом, то ли гарью. На них пепел сединой лег. А на лице его ожог краснел, вздулся волдырями. Глаза запали, черты лица острее сделались. И губы скривились, точно в оскале…

      – Он встретил меня на пороге моего дома… тот уже догорал… и горел хорошо, простой огонь не справится, а Дубыня…

      Огневик.

      – На руках он Аглаюшку держал… мне ее отдал сразу. А сам… он сказал, что виноват… он признался… признался…

      Зеркало поблекло, подернулось темным камнем, будто запираясь от людей с беспокойной их жизнью.

      – А уж после… в том пожаре погибли все… все, кто при доме был, кроме Аглаи… а она… она только и могла сказать, что дядя пришел и забрал ее. Страшно ей было. И страх этот всю память вытеснил. Она… она до сих пор пытается вспомнить.

      – Не выходит?

      – Не выходит… огня вот боится… однажды руку обожгла, так припадок нервический случился. Три дня в постели провела. И после кошмары долгехонько мучили, только, проснувшись, не помнила какие… а он… я задавала вопросы, я… он сказал, что дом уже горел, он только и сумел – девочку вытащить. Я… поверила… сперва.

      Княгиня стиснула кулачки, сухонькие, обманчиво-маленькие.

      – Он