Холод, согрей. Олег Геннадьевич Фомин

не отпускает мысль, что розыгрыш.

      Эгорд смотрит на Халлига с надеждой: может, все же спектакль?

      Нет, Халлиг такой же – с беспощадной улыбкой.

      Эгорд вздохнул.

      – Лучше б шутили.

      – То ограбление было первое. А сколько было после… Ты – не худший из грешников, каким себя вообразил. Вина полезна, не дает скатиться в беспечность, повторить ошибки. Но перегибать палку не нужно. Иначе только и будешь себя грызть, вместо того чтобы делать дело. По сравнению с моими ошибками ты сама невинность. Не был даже вором, не то что разбойником! А ведь разбойник – не самое черное из моих ремесел.

      – Но как…

      – Как с таким прошлым меня занесло в Светлый Орден?

      Халлиг развернулся к двери, легким касанием посох выбил из дверных кристаллов ройчик голубых искр. Плита загромыхала, начав подъем.

      – Расскажу как-нибудь позже. Пойдем. Мы здесь пробыли достаточно.

      И впрямь, скорее бы отсюда прочь. Но ведь жрец позвал сюда, потому что, мол, разгадал секрет этой комнаты. А в чем суть, не объяснил и не показал.

      – Халлиг, ты же говорил…

      Фраза так и осталась обрывком, взгляд прикован к открывшемуся кусочку земли за порогом.

      Пергамент… еще горит.

      Языки пламени там же, где и час назад, – на середине!

      – Силы небесные…

      Эгорд сделал шаг за порог, присел, за эти мгновения лист сгорел совсем, тлеет пепел. Пальцы взяли щепоть красных звездочек, растирают в черную пыль.

      – Мы же пробыли в комнате не меньше часа!

      Халлиг встал рядом, Эгорда накрыла его тень.

      – Скажу больше. Я пробыл внутри трое суток.

      Эгорд в прострации.

      – Ямор меня…

      – Этим утром.

      Воин-маг в развороте к жрецу поднялся.

      – Что?

      Жрец кивает.

      – Да-да, всего лишь утром. С того момента прошло несколько часов. Для вас. А для меня… Честно сказать, входил и выходил в комнату не раз. Извини, что не сообщил тогда. Хотелось убедиться, что не сошел с ума… и узнать пределы возможностей этого зачарованного места.

      Дверная плита с гудением опускается, поток голубого света становится все ниже.

      – И как? – спрашивает Эгорд. – Узнал пределы?

      – Узнал. Только не комнаты, а свои. Пробыл там трое суток не потому, что комната на большее не способна. Просто нервы сдали…

      Плита ударила в землю, пепел отпрыгнул с волной пыли. Снова густая полутьма, свет посоха во мраке темно-желтый как оливковое масло.

      – В первый раз прождал внутри пару часов, – говорит Халлиг. – Во второй терпения хватило на сутки. В третий – сам знаешь. Хотел дольше, не смог. Быть долго в тесном замкнутом помещении наедине с мыслями… В голову лезет такое! Отвлекался как мог, читал, даже откопал стихи молодости, думал, стыд поможет не думать о жутком… Без толку. Чем дольше держался, тем сильнее комната внушала ужас. А как еще относиться к месту, которому без разницы, сколько в нем пробудешь – минуту, сутки, еще Ямор знает сколько, – все равно выплюнет тебя в миг, когда в него входил. Боялся, задержусь дольше, чем позволено, и может случиться