Стихотворения. Сергей Васильев

в саду темно, и в сенях темно,

      Только в горнице благодать.

      Там иконка старая висит давно,

      Которую никому не видать.

      Там вино виноградное грустно пьют,

      Там живая течет вода,

      Там порхают пчелы и там живут

      Ангелы иногда.

5

      Мальчиков ест Платон,

      Левиафан – планктон,

      Все кого-то едят,

      Даже моих котят.

      Хмурься, злись и молись

      О том, чтобы эта слизь —

      Господи, исцели! —

      Исчезла с тела земли.

6

      И чайка глупая бескрыла,

      И православный крест у рва.

      Лиловые глаза раскрыла

      Сирень, от страха чуть жива.

      Как странно в этом захолустье,

      Где даже помыслы горьки,

      Где жизнь твоя вплывает в устье

      Какой неведомо реки.

      2

      Бог в скворечнике

1

      Ни царя, ни отечества. Бог

      Проживает в скворечнике. Летом

      Вроде бы ничего, но зимой,

      Наклоняя сознание вбок,

      Валит снег, и высоким скелетом

      Сад стоит между светом и тьмой.

      Пыль небесная липнет ко Льву,

      От Орла не дождешься елея,

      Желчь Тельца по щеке растеклась.

      И вздыхает корова в хлеву,

      Беспричинно и шумно жалея,

      Что ромашкою не родилась.

      Так всегда начинается век.

      Бог пугливо слетает к кормушке

      Поклевать неживого пшена.

      За оконным стеклом – человек.

      Он сидит и гремит в погремушки,

      И стоит человечья жена.

      Эта страшная жизнь за стеклом

      Богу кажется сущим позором,

      Лучше б если она умерла!

      Но бессмертье стоит за углом

      И пленяет морозным узором

      Льва, Тельца, Человека, Орла.

      Бог, махнув обреченно рукой,

      Улетает, оставшись без крова,

      В голубую, как снег, пустоту.

      Человек обретает покой.

      И вздыхает, вздыхает корова:

      «Кем еще я потом прорасту?»

2

      Четвертый день льет дождь как из ведра —

      И хлеб сырой, и простыня сырая,

      И глиняные ангелы сарая

      Размокли так, как не размокнут впредь.

      И ты, привстав со смертного одра,

      Грозишь перстом – смешно сказать,

                                                       могучим —

      Нахохлившимся воробьям и тучам

      И думаешь, кого б тебе согреть.

      Но некого. А за окном зима.

      И ты не ангел, чтоб в одном исподнем

      Казниться наказанием Господним

      И шелестеть обидой, как листва.

      Все это подозрительно весьма —

      И нет с небес обещанного знака,

      И дождь какой-то странный, и, однако,

      Уже рукой подать до Рождества.

      Наутро, может быть, придут волхвы,

      Промокшие до нитки, чтоб оплакать

      И жизнь свою, и смерть твою, и слякоть,

      И эту рифму бедную мою.

      Их будет нечем потчевать, увы.

      Нет, вправду