Сто тысяч раз прощай. Дэвид Николс

и с Билли! – Как мог, я старался не паниковать, говорить ровно, чтобы не показывать страха, но, к своему стыду, почувствовал, что плачу…

      – Чарли, я же не в другую страну переезжаю. Я останусь поблизости, в противоположном конце улицы! А с Билли ты каждый день будешь видеться в школе!

      …реву, как в четыре-пять лет, истошно, взахлеб.

      – Тебя не будет дома по утрам, когда мы просыпаемся, тебя не будет по вечерам…

      – Вы прекрасно справитесь. Папе в радость побыть с тобой вдвоем…

      – Это ужас какой-то! Я хочу с тобой!

      Теперь она тоже заплакала и попыталась меня обнять, а я попытался ее оттолкнуть.

      – Что я могу поделать, Чарли? Я тебя люблю, но я так несчастна, ты даже не представляешь, ты думаешь: раз мы взрослые, то… я знаю, это с моей стороны эгоистичный поступок, знаю, что ты меня возненавидишь, но я должна попробовать хоть что-то изменить. Я должна это сделать и посмотреть, что получится…

      Внезапно она рухнула на меня, получив толчок в спину: кто-то ломился в чулан.

      – Кто там? – закричал мужской голос.

      – Грег, уйди! – отозвалась мама, привалившись к двери.

      – Эми? В диспенсере полотенца закончились, пусти, мне надо рулон взять!

      – Уйди. Исчезни!

      – С кем ты там обжимаешься? Вот нахалка…

      Она с силой хлопнула по двери ладонью.

      – Грег, прошу тебя как человека… вали отсюда нафиг! – А потом, одними губами, мне: – Извини!

      Мы немного выждали, лежа на полу и не расцепляясь; чулан превратился в кабину лифта, опустившуюся в цокольный этаж. Я уже плохо понимал, где мои руки-ноги, а где мамины, но каким-то чудом она нашла мою руку, стиснула мне кончики пальцев и попыталась улыбнуться. Пошатываясь, мы поднялись на ноги. Мать заметила, что ее узкая юбка облеплена клочьями бумажной пыли, и принялась отряхиваться.

      – Господи, ты только посмотри. А как у меня… – Она обвела пальцем глаза.

      – Как панда, – ответил я, и она, вытащив из складской упаковки целый рулон туалетной бумаги, принялась вытирать сначала один глаз, потом другой.

      – Я начну переводить тебе деньги, ты сможешь звонить мне в любое время, а я буду заезжать примерно раз в неделю – удостовериться, что ты держишься молодцом. Не просто держишься, а всем доволен, хорошо питаешься.

      Остатки рулона мама забросила, как мяч, на самый верх металлического стеллажа.

      – Думаю, для тебя мало что изменится. Может, еще и лучше будет. Мальчишки всегда заодно! Будешь делать уроки, спокойно готовиться к экзаменам. Если что – я помогу! Время сейчас совсем неподходящее, я понимаю, но, по крайней мере, ты не будешь постоянно жить на поле боя.

      – Я буду жить в дурдо…

      – Прекрати! – рявкнула она. – Сейчас же прекрати!

      И, резко отвернувшись, потянулась за цилиндром бумажных полотенец, чтобы деловито, как будто мое собеседование бесславно закончилось, сунуть этот барабан под мышку.

      – Ты уже большой и должен понимать такие вещи, Чарли. – Она придержала открытую дверь. – А если до тебя не доходит… ну что ж. Придется повзрослеть.

      Углы

      После их отъезда меня преследовало отчетливое видение нашего домашнего будущего: жилье-пещера, пол