Аркадия. Якопо Саннадзаро

лукавства безжалостной политики, от покорения царств и решения мировых судеб – в среду естественных и простых, обусловленных самой природой чувств, отношений, радостей, первичных ценностей жизни. Их-то и олицетворяет Аркадия:

      Здесь, как лед, родники, Ликорида, мягки луговины,

      Рощи – зелены. Здесь мы до старости жили бы рядом.

      Но безрассудная страсть тебя заставляет средь копий

      Жить на глазах у врагов, при стане жестокого Марса.

      Ты от отчизны вдали – об этом не мог я и думать! —

      Ах, жестокая! Альп снега и морозы на Рейне

      Видишь одна, без меня, – лишь бы стужа тебя пощадила!

      Лишь бы об острый ты лед ступней не порезала нежных![14]

      Неверная любовница, сбежавшая с грубым солдатом, – не образ ли это как вообще любой человеческой души, так и души италийского народа, рискующей огрубеть, ожесточиться в борьбе за мировое господство?

      Герой «Буколик» – человек, погруженный в природу и ее вечные ритмы, живущий по ее законам, но облагороженный простой любовью, простой дружбой и искусством, тоже предстающими как воплощение, манифестация природного начала. Искусство в «Буколиках» (здесь Вергилий вполне следует своему предшественнику в «пастушеском» жанре, Феокриту[15]) – это и сами песни, и наигрыши пастухов, и мастерски украшенные предметы, являющиеся образами, а значит, и частью того же природного мира:

      Меналк:

      (…) два буковых кубка я ставлю.

      Точены оба они божественным Алкимедонтом.

      Поверху гибкой лозой резец их украсил искусный,

      Гроздья свисают с нее, плющом бледнолистным прикрыты.

      Два посредине лица: Коно́н… Как же имя другого?..

      Тот на благо людей начертал весь круг мирозданья

      И предсказал жнецу и согбенному пахарю сроки.

      Спрятав, их берегу, губами еще не касался.

      Дамет:

      Тот же Алкимедонт и мне два выточил кубка.

      Мягким он ручки обвил аканфом, посередине

      Изображен им Орфей с лесами, идущими следом…[16]

      В аркадском «доме» Вергилия присутствует, конечно, и религия:

      Первый Юпитеру стих – все полно Юпитером, Музы![17]

      Вот едва ли не единственное в сборнике упоминание о культах институциональной религии – и как оно необычно! Как это далеко и от чопорного римского благочестия былых времен, и от обожествляющего власть имперского официоза, и от стремительно набегающей с Востока волны эклектического мистицизма. «Все наполняющим» Юпитером освящены и стих, и каждое повседневное, сколь угодно малое дело, переживание, впечатление. Одной строкой определяется простая жизнь в свете Божества, слитого со своим творением, любящего, гневающегося, страдающего, поющего вместе с ним.

      Есть в «Буколиках» и настоящее мистическое воодушевление. Его вызывает отдельная сторона религиозного сознания автора – почитание страдания. Погибший жестокой

14

Там же, 42–49.

15

Феокрит – греческий поэт конца IV – начала III в. до н. э., уроженец Сиракуз, родоначальник жанра пастушеской идиллии. Вергилий развил этот жанр в «Буколиках», перенеся персонажи Феокрита с гор и пастбищ Сицилии в свою воображаемую Аркадию.

16

Буколики, эклога III, 36–46. Впрочем, четыре кубка у Вергилия куда скромнее убранством (потому что реальнее), чем большой кубок, появляющийся в Первой идиллии Феокрита, чье описание, поистине волшебное, мы не приводим из-за его значительного объема.

17

Буколики, эклога III, 60.