Ожог. Василий П. Аксенов

и ума. Она (Фильченко) якобы послана ему в награду за духовные муки истекшего десятилетия, только она осветит ему остаток его дней, ибо она раскрыта для любви, как цветущий бутон лотоса.

      Уважаемые товарищи, смею поставить под сомнение полезность контакта Академик – Фильченко. По моим наблюдениям и мнению ряда наших товарищей, Фильченко отличается неустойчивым характером, придает слишком большое значение своим внешним данным и может легко пренебречь служебным долгом ради эротики.

      Проклятая кукла лупоглазая обнимает солнце мое!

      Погоди, я устрою тебе желтую жизнь!

      Академюша, да неужели во веки вечные не притронусь я

      к твоему жезлу?!

      А вот паду в ноги ему и расскажу все, что знаю про Тамарку!

      И всю любовь свою выплачу ему в колени.

* * *

      Дальнейшее подтвердило мои предположения. Хакимова самозабвенно танцевала с хиппообразным иностранцем Патом, с господином Магнусоном и с финскими хоккеистами, а на приглашения князя Калибавы отвечала презрительным отказом, что говорит о ее расовых предрассудках. Спецслужба сделала ряд снимков. Магнусон напомнил Кулаго, что принимает ее цену. Та вновь ему ничего не ответила и даже не обратила внимания на десять стодолларовых банкнотов, номера которых мне записать не удалось, так как в этот момент слуга Пьер Плей стал бить по щекам своего господина, и я знаю за что, но это наше внутреннее дело. Кулаго между тем заплакала и стала шептать целый ряд мужских имен: Самсик, Гена, Арик, Радик, Пантелей... какое обилие мужчин, какая наглость! Господин Магнусон вынул тогда из внутреннего кармана брюк еще один доллар (запасной?) и стал размахивать всей этой внушительной массой свободно конвертируемой валюты, крича:

      – Тысяча и один доллар за одну ночь! Да здравствует сексуальная революция! Долой бумажную промышленность! Мао грядет! Ты готов?

* * *

      Отчего вы плачете, Кулаго?

      А вы, Фрукт?

      У нас общий предмет плача.

      Я уже догадалась. Давайте обнимемся и поплачем вместе!

      Что ж, давайте обнимемся.

      Вы чувствуете, Фрукт, что я без бюстгальтера?

      Я тоже без бюстгальтера, Маша.

      Скажите, Фрукт, когда моя грудь упирается в вашу,

      неужели вы ничего не чувствуете?

      Чувствую эротическое возбуждение, Кулаго.

      Значит, вы всеядны? Браво! Браво!

      Маша, вы поймите, любовь моя к Нему имеет примесь гражданского чувства, и жезл его для меня частично символ, нечто вроде булавы Богдана Хмельницкого или

      Петропавловского шпиля.

      Ах, сказала она, я не умею так поэтически преувеличивать,

      и для меня это просто Его хуй.

      Кулаго, прошу вас, давайте разомкнем наши объятия.

      Мне впору удавиться, а у вас одни пошлости на уме.

      Катитесь, паршивый Фрукт! Не знаете вы ничего. Я от него

      могла бы уже иметь трех детей, дорогой Фрукт, —

      пятилетнюю Леночку, трехлетнего Мишу и годовалого

      Степочку...

      Вам ведь такое даже и не снилось