Ожог. Василий П. Аксенов

на крючке.

      – Как его фамилия? – спросил Хвастищев отважно и сжал Тамаркино плечо. Сейчас все выяснится. Сейчас все прояснится до конца.

      – Шевцов, кажется, – сказала она. – Да, Шевцов.

* * *

      ...Черный мазутный поезд пронес свою дикую тяжесть в пяти сантиметрах от моей съежившейся плоти...

* * *

      – А вы, молодые люди, кажись, и не раздевались? – хихикая, спросил второй гардеробщик. – There are not your coats, господа хорошие, – простонародный его голос странно грассировал на трудных перекатах.

      – А этот чуть ли не генерал, – прошептала Тамарка, – но не страшный...

      – Мы сюда еще весной пришли, – спокойно пояснил гардеробщику Патрик. – Мы еще весенние птички, папаша.

      Хвастищев набрался смелости и посмотрел своему старику прямо в глаза. Тот не отводил взгляда: здесь, в валютном притоне, он чувствовал себя вполне уверенно.

      В ухо ему надо плюнуть сейчас, подумал Хвастищев. Оттянуть двумя пальцами его жесткое ухо, этот настоящий мини-унитаз, и плюнуть прямо в кустик седых волос, в глубокую шахту, где за скоплениями серы трепещет не по годам чуткая мембрана.

      – А вы, я вижу, здесь по совместительству? – начал Хвастищев.

      – Нет, я там по совместительству, – любезно пояснил гардеробщик.

      – Что ж, одной зарплаты вам не хватает?

      – Нет, не хватает.

      – Пенсия, значит, плюс две зарплаты? – глуповато ухмыльнулся Хвастищев.

      Гардеробщик нахмурился.

      – Вы бы лучше свои деньги считали, Радий Аполлинариевич.

      – Можно мне посмотреть на ваш затылок? – спросил Хвастищев.

      Тамарка испуганно вцепилась ему в рукав.

      – Пойдем, пойдем, не заводись!

      – Отчего же нельзя? – Гардеробщик четко повернулся через левое плечо. – Пожалуйста, затылок перед вами.

      Хвастищев вынул блокнот и фломастер и сделал зарисовку ненавистного затылка.

      – Великолепный затылок, – подумал он вслух.

      – Как хер с ушами, – сказал Патрик по-английски.

      – Повторите, пожалуйста, не совсем понял, – напружился второй гардеробщик.

      – Я хотел бы вас вылепить, – сказал Хвастищев. – Вы мой современник, и почему бы мне не создать ваш образ, возвышенный и прекрасный? Хотите позировать мне в моей мастерской?

      – С орденами или с планками? – хмуро осведомился он, Шевцов.

      – Непременно со всеми орденами! – воскликнул Хвастищев. – Вы на каких фронтах сражались?

      – Я был бойцом невидимого фронта, Радий Аполлинариевич.

      Второй гардеробщик деликатно покашлял:

      – Кхе, кхе, а приглашение и на меня распространяется, милок?

      Три иноземных переката на «р» и гнусный фальшивый «милок».

      Ишь, маскируется как, собака-генералишко.

      – Конечно-конечно, – кивнул Хвастищев, – милости просим, создадим и ваш, возвышенный и прекрасный.

      Первый гардеробщик все еще стоял к скульптору затылком, и при этих словах две поперечные складки кожи сошлись, образовав лежащий