Ландшафты Алигьери. Эстер Сегаль

на этот труп, МОИ глаза. Я пытаюсь убедить себя в том, что больше ничего не увижу и не услышу, а жизнь будет продолжаться – для других. Но мы не созданы для подобных мыслей».

      А вот теперь скажите мне, принадлежали ли эти строки атеисту или нет? С одной стороны, можно сказать и так. И тогда мой герой просто из трусости цепляется за потустороннюю силу своего сознания. Но можно ведь, и кажется, это вернее, понять и иначе: «ммы не созданы для подобных мыслей», потому что что-то в нас дико противится этому. И это что-то – как раз то, что способно смотреть на мертвое тело со стороны.

      – И это – душа! – наконец-то, вставил я свое словцо.

      – Вы бы это так назвали? – оживился Сартр.

      – Ну, учитывая, что мы отправляемся в царство душ, иного определения как-то в голову не приходит.

      – Ах, вот оно что! – пожал плечами мой проводник и снова замолчал.

      Как реагировать на эту его реплику, я не знал.

      Мы еще некоторое время шли молча, а потом, когда вода в реке явно пошла на убыль и до второго берега было уже рукой подать, Жан Поль подвел итог своей речи:

      – В общем, со стороны литературоведов очень некрасиво за нами подглядывать. И если бы они еще знали, что нам об этих их подглядываниях все известно, им бы стало мучительно стыдно!

      Я в душе согласился с Сартром, и тут же это навело меня на тревожную мысль:

      – Позвольте! Но разве Вы сами сейчас не ведете меня подглядывать за другими?

      – Кто Вам это сказал? – удивился Сартр.

      – Ну, как же! Мы же в аду, там грешники мучаются. И Вы мне, по-видимому, должны будете продемонстрировать страдания этих обнаженных от былых прикрытий душ.

      – Еще как продемонстрирую. Но при этом Вы не будете шпионом. И не заставите их краснеть от стыда.

      – Как это?

      – А очень просто. Во-первых, Вы не узнаете их имен…

      – Но вот у Данте, кажется, они были названы, – перебил я.

      – Когда Данте ходил здесь за Вергилием, а потом и сам в качестве проводника, у них были свои правила. Мои правила устанавливаю я. И они таковы: никакого компромата. Все безымянно.

      – Это было «во-первых», – деловито встрял я, заминая оплошность.

      – Да, это было «во-первых». Из чего следует, что есть и «во-вторых». И «во-вторых» – это то, что они сами хотят, чтобы Вы на них посмотрели.

      – Сами? Но зачем им это?

      – В этом их шанс.

      – Шанс на что?

      – На то, чтобы поскорей покинуть это место.

      – А разве же его можно покинуть?

      – Можно. Но будем считать, что этого вопроса Вы мне пока что еще не задавали. Ибо если Вы будете так торопиться, то я, отвлеченный каждым следующим вопросом, не буду успевать отвечать на предыдущие, и так мы совсем никуда не продвинемся. Поэтому советую остановиться на прошлом Вашем замечании. Мы его рассмотрим, а потом пойдем дальше. И некоторое время без всяких вопросов. Идет?

      – Идет. Да и потом, Вы просто не оставляете мне выбора.

      – Иногда