Ландшафты Алигьери. Эстер Сегаль

этой участи. Потом эту должность наследовали другие. До недавнего времени проводником тут был Гессе. А теперь вот я.

      – И все писатели?

      – Увы.

      – Ну, я-то не писатель, так что мне это не грозит.

      – Если только Вы еще не станете писателем.

      – А это возможно?

      – Не более и не менее, чем возвращение Вашего портфеля.

      – Но это, насколько я помню, зависит только от меня самого.

      – Именно так.

      – В таком случае, я не собираюсь становиться писателем. И тем более писать произведения об аде.

      – Ну, что ж, давайте пока что так и порешим.

      – Вот что-то не нравится мне Ваше «пока что».

      – Но более точно вряд ли можно определить.

      Тут Жан-Поль окончательно справился со штанинами и начал стаскивать мокасины.

      Я тоже потянул за шнурки своих ботинок. А потом мы пошли к берегу и начали заходить в реку. Она оказалась вполне приятной температуры.

      – Видит грека в реке рак… – вспомнилась мне еще одна дурацкая строчка.

      Жан Поль промолчал.

      – И все-таки не понятно, – опять встрял я. – Почему я в аду?

      Жан Поль безмолвствовал. Потерял охоту к беседе? Или, может, того требовал ритуал перехода через реку?

      – Да, кстати, – поинтересовался я, как бы мимоходом. – А как Ваша фамилия?

      – Сартр.

      – Как?! Да разве же Вы не были атеистом?

      – Был.

      3

      Иди за мной, и в вечные селенья

      Из этих мест тебя я приведу,

      И ты услышишь вопли исступленья

      И древних духов, бедствующих там,

      О новой смерти тщетные моленья;

      Потом увидишь тех, кто чужд скорбям

      Среди огня, в надежде приобщиться

      Когда-нибудь к блаженным племенам…

Данте Алигьери, «Божественная комедия»

      Некоторое время мы с Сартром шли по воде молча и сосредоточенно. Я осторожно нащупывал пальцами ног структуру речного дна, а Сартр, похоже, был просто погружен в самого себя.

      Но потом, когда я вполне освоился с бродом и перестал напрягаться, он вдруг, словно почувствовав мою готовность продолжать разговор, прервал молчание и огорошил меня вопросом:

      – А знаете ли Вы, какими изощренными бывают пытки ада?

      Я не знал и, честно говоря, после такой формулировки не больно-то и хотел узнавать. Но, видимо, вопрос был чисто риторический и мое мнение на самом деле никого не интересовало, ибо Сартр, не дожидаясь моей реакции, тут же продолжил:

      – Вот, например, нас – писателей – заставляют прочитывать всю ту чушь, которую вдохновенно пишут о нас (естественно, посмертно) наши биографы. И прежутчайшее же это, доложу я Вам, занятие. Так что невольно жалеешь о некогда столь желанной знаменитости и мечтаешь, чтобы и имя твое, и многострадальные твои сочинения поскорее, простите за каламбур, канули в Лету.

      Вот Вы об атеизме моем заговорили. И, действительно, откройте любую статейку обо мне и сразу упретесь в этот незыблемый пункт. Но что