Птицы его жизни. Екатерина Вильмонт

не мог собраться с духом уволить ее. Боялся, видно, что она будет скандалить… И был, с одной стороны, счастлив, что она уходит, а с другой растерялся страшно. И кто-то ему напомнил, что моя родственница знает языки. Он позвонил мне, ну и вот… Думаю, ты не пожалеешь.

      – Надеюсь.

      Сказать, что на моей работе очень расстроились, узнав, что я ухожу, было бы безбожным преувеличением. Правда, мой непосредственный шеф Эдуард поинтересовался:

      – И чем тебе тут плохо было?

      – Совсем даже не плохо, просто далеко. А там десять минут пешком. Есть разница?

      – А это учреждение тоже связано с рекламой? – поинтересовался он.

      – Нет, там занимаются наукой!

      – И там прилично платят? – крайне удивился он.

      – Да, вполне прилично.

      – Ну что ж, тогда иди, как говорится, с богом. Думаю, ты там помрешь со скуки!

      – Поживем – увидим, – пожала плечами я.

      – Но две недели хошь не хошь должна отработать!

      – Естественно.

      Зато Эвелина буквально не давала мне проходу!

      – Признайся, Глашка, дело в мужике? Он там работает?

      – Нет. Но там практически одни мужики. Выбор огромный! – засмеялась я, зная, как она озабочена этим вопросом.

      – Серьезно?

      – Да. И все ученые!

      – Ученые? Кому нынче сдались ученые? Неперспективно.

      – Зато сколько времени экономится для поиска перспективных мужиков! Три часа в сутки!

      Я пришла к выводу, что близость новой работы к дому наилучшее объяснение моего ухода. Впрочем, это и в самом деле явилось решающим моментом для меня. Упоминать о поездках по миру в качестве переводчицы я не считала нужным.

      Эти две недели показались мне каторгой! Три часа в день на дорогу! И как я раньше не думала об этом? Теперь же можно будет вставать на час или даже полтора позже. Вот лафа! Но тут из Португалии вернулась моя соседка и подружка Марьяна. Она каждое лето ездила туда к брату, который был женат на португальской красавице по имени Эсперанса. Марьяна после месяца жизни на берегу океана возвращалась всегда свежая, как майская роза, довольная, но всякий раз начинала стонать:

      – Ой, Глашка, не могу я там… Все чужое, и этот язык, недоиспанский… Нет, я могу жить только в Москве! Ладно, это старая песня! А что у тебя? Все по-старому?

      – А вот и нет! Все по-новому. Через неделю выхожу на новую работу! И спроси, где!

      – И где же?

      – На Достоевского!

      – Да иди ты! Честно?

      – Честно-честно!

      – Здорово! И что за работа?

      Я объяснила.

      – Звучит, конечно, неплохо, но…

      – Какое может быть «но»?

      – Ну, по сути, ты же будешь не столько референтом, сколько нянькой с четырьмя языками.

      – Да почему нянькой?

      – Ну, будешь сопровождать старикашку, варить ему кашку…

      – Варить не буду! – засмеялась я. – Только приносить из «Кофемании». А мне не западло!

      – Ничего не понимаю, при чем здесь «Кофемания»?

      Я объяснила.

      – Ну, дело, конечно, твое…

      – И потом, Андрей Олегович вовсе