Русское варенье (сборник). Людмила Улицкая

Видит, я больная, и перечит. Не слушает меня. (Достает из постели лоскутных кукол.) Только детки мои меня слушают, хорошие мои деточки, в рай пойдут с Дусенькой. Ниночка-первиночка, Иванушка в синей рубашечке вот… Егорушка где… Слушают. И Царица Небесная слушает… А больше никто меня не слушает… (Плачет.)

      Настя. Матушка, голубушка, скажи, все хлеба здесь оставлять?

      Дуся. Пресвятая Богородица, они нисколько меня не слушают, послушания не любят, обижают бедную Дусю.

      Настя. Прости Христа ради, матушка. (Становится на колени.) Каким платочком велишь прикрыть?

      Дуся. Вдовьим, Настенька, вдовьим. Возьми в сундучке зеленом черенькие платочки, их там наготовлено, и покрой мой хлебушек. А ты, Марья, встань перед божничкой и клади поклоны. Сто поклонов.

      Марья. Марья пять знает, десять знает. Сто не знает!

      Дуся. У, какая противная, строптивая… Куда пошла?

      Марья. Я к Николай Угодничек.

      Дуся. Ишь, чего захотела. К Божьей Матери ходи. А Николай Угодничек погодит пока…

      Марья подходит к другой иконе и кладет поклоны. Настя достает из сундука черные платки и покрывает ими хлеба на лавках.

      Дуся. Настя, нет. Эка ты бестолкова! Восемь хлебов не покрывай, их убрать надоть. Они не предназначенные. Деток кормить надо. А семьдесят – покрывай, семьдесят – предназначенные. Антонина, самовар ставь, гость при дверях.

      Антонина. Воды нету, матушка. Прости меня, грешную.

      Дуся. А чего же ее нету, воды-то?

      Антонина. Не донесла. Уж на крыльце была, а собака залаяла.

      Дуся. Молитву не читала.

      Антонина. Читала, матушка.

      Дуся. Значит, безо внимания.

      Антонина. Прости, матушка.

      Дуся. И чаю испить не дадут, злыдни какие. День на исходе, они всё самовар не ставят, за водой не ходят. Всё ленятся, чаю больной не дадут испить. Накажут тебя, Антонина. Вот мне сон-то снился! (Смеется ехидно.) Кто у меня живет, и Вера покойная тоже, все стоят с букетами, и у всех розы, у кого белые, у кого розовые иль голубые, а кто ко мне приходил да приносил милостыню, у того ветки вайи и можжевеловые, в синих ягодах. А ты, Антонина, и ты, Марья, стоите коло меня с прутьями сухими, потому что не имеете послушания и молитесь плохо.

      Антонина. Матушка, Дусенька, прости меня.

      Дуся. Я-то простая, я простю. А вот простит ли Господь, как вы за бедной Дусей плохо ходите, обижаете. (Плачет.) И так расстроят, так расстроят, разобидят, и молиться бедной Дусе на дадут. Конфетку принеси, Настасья.

      Настя шарит в буфете. Шебуршит бумагой, приносит Дусе конфетку.

      Дуся. Замучила? Совсем тебя замучила? Сама Дуся конфетки ест, а за ложку меду шумит?

      Настя (встает на колени). Прости, матушка, Христа ради. Не сама думала – враг вложил.

      Дуся. Враг, враг вложил. Я твои мысли знаю. (Расправляет «фату», поправляет бумажные цветы на голове.) Этого захотела? Вот и я тоже хотела. Ой, как хотела-то! Сам кудрявый, глаз синий-синий был у Проклушки, аж черный. И пояс серебряный, ни у кого такого не было, заморский пояс был. Гуляли мы. Сговорились.