Полное собрание рассказов в одном томе. Василий Шукшин

крупные капли, теплый ветер сдувал их, они мягко шлепались в стекла окон и медленно сползали.

      Ефим Бедарев лежал в районной больнице, в маленькой палате, на плоской койке. Он почернел от болезни. Устал.

      Часто заходил врач, молодой парень.

      – Ну, как дела?

      – Как сажа бела, – с трудом отвечал Ефим; в темных глазах его на миг вспыхивала странная веселость. – Подвожу баланс.

      – Бросьте вы!..

      – Я шутейно, – успокаивал Ефим. Ему нравился доктор: он был до смешного молодой и застенчивый – этот доктор.

      – Лекарство пили?

      – А как же! Лучше стало – чую.

      Доктор пытливо смотрел на больного. Тот спокойно выдерживал его взгляд.

      – Не веришь? Хэх, доктор!.. До чего же ты молодой еще. Прямо завидки берут.

      Доктор краснел.

      – Как это не верю! Зачем вы так?..

      Ефим легонько хлопал его по руке.

      – Все в порядке, сынок: я понимаю. Я не жалуюсь… Мне бы только дочь…

      – Ей послали телеграмму.

      – Вот хорошо! – Ефим хотел увидеть единственную дочь Нину. – Это хорошо.

      В полдень, когда в палате никого не было, в открытое окно, с улицы, заглянул человек в белом полушубке. Оглядел палату, снял с огромной головы мерлушковую шапку и лег грудью на подоконник. В палате запахло талой землей и овчиной.

      – Здорово, Ефим.

      Больной повернул голову и от удивления округлил глаза. Пошевелился – хотел приподняться, но человек в полушубке замахал рукой:

      – Лежи!

      Ефим внимательно смотрел на пришельца.

      – Зашел попроведать, – заговорил тот, глядя раскосыми глазами не то на больного, не то мимо. – Как делишки, Ефим?

      Ефим усмехнулся.

      – Хорошо.

      Большеголовый понимающе кивнул. Вылез из окна, высморкался на землю и снова влез и лег на подоконник.

      Некоторое время смотрели друг на друга.

      – Значит, как я понимаю, плохо дело, – сказал большеголовый и опять понимающе кивнул.

      – Ты для чего приполз сюда? – спросил Ефим.

      – А приехал в гости к зятю, – охотно заговорил большеголовый, – ну, узнал, что ты, значит, прихворнул. Ага. Ну, сидел на крылечке, и так меня разморило. Вот, думаю, весна, хорошо, солнышко светит. Да-а… А помирать все одно надо. – Он полез в карман полушубка за кисетом. – И опять же так подумал: вот живем мы, живем – вроде так и надо. О смертыньке-то и не думаем. А она – раз! – тут как тут. Здрасте, говорит, забыли про меня? – Большеголовый посмотрел прямо на Ефима. – Взять хоть тебя, Ефим… – Он долго слюнявил край газетной самокрутки.

      – Ну?

      – Ну, жил, думаю, человек… активничал там, раскулачивал… э-э… и все такое. – Большеголовый прикурил, заботливо отмахнул от окна белое облачко дыма. – Крест с церкви тогда своротил. Помнишь?

      – Помню, как же.

      – Во-от. Я к чему это: там есть бог или нету – это ладно. Не про то счас. Я хочу узнать: как вобче-то?

      – Что?

      – Мучаешься?

      – Хочешь знать: мучает меня совесть, что я вас раскулачивал? Это, што ли?

      – Ага, вот это самое.

      – Нет,