Первый иерусалимский дневник. Второй иерусалимский дневник. Игорь Губерман

верю в разум коллективный

      с его соборной головой:

      в ней правит бал дурак активный

      или мерзавец волевой.

      26

      Не зря тонули мы в крови,

      не зря мы жили так убого,

      нет ни отваги, ни любви

      у тех, кого лишили Бога.

      27

      Весело на русский карнавал

      было бы явиться нам сейчас:

      те, кто нас душил и убивал,

      пишут, что они простили нас.

      28

      В России жил я, как трава,

      и меж такими же другими,

      сполна имея все права

      без права пользоваться ими.

      29

      Лихие русские года

      плели узор искусной пряжи,

      где подо льдом текла вода

      и мертвым льдом была она же.

      30

      Злая смута у России впереди:

      все разъято, исковеркано, разрыто

      и толпятся удрученные вожди

      у гигантского разбитого корыта.

      31

      Когда вдруг рухнули святыни

      и обнажилось их уродство,

      душа скитается в пустыне,

      изнемогая от сиротства.

      32

      Россия ждет, мечту лелея

      о дивной новости одной:

      что наконец нашли еврея,

      который был всему виной.

      33

      В любви и смерти находя

      неисчерпаемую тему,

      я не плевал в портрет вождя,

      поскольку клал на всю систему.

      34

      Нельзя не заметить, что в ходе истории,

      ведущей народы вразброд,

      евреи свое государство – построили,

      а русское – наоборот.

      35

      Я снял с себя российские вериги,

      в еврейской я сижу теперь парилке,

      но, даже возвратясь к народу Книги,

      по-прежнему люблю народ Бутылки.

      36

      На почве, удобренной злобой бесплодной,

      увял даже речи таинственный мускул:

      великий, могучий, правдивый, свободный

      стал постным, унылым, холодным и тусклым.

      37

      Такой же, как наша, не сыщешь на свете

      ранимой и прочной душевной фактуры;

      двух родин великих мы блудные дети:

      еврейской земли и российской культуры.

      38

      Ручей из русских берегов,

      типаж российской мелодрамы,

      лишась понятных мне врагов,

      я стал нелеп, как бюст без дамы.

      39

      Хоть сотрись даже след от обломков

      дикой власти, где харя на рыле,

      все равно мы себя у потомков

      несмываемой славой покрыли.

      40

      Я разными страстями был испытан,

      но главное из посланного Богом —

      я в рабстве у животных был воспитан,

      поэтому я Маугли во многом.

      41

      Российскую власть обесчещенной

      мы видим и сильно потоптанной,

      теперь уже страшно, что женщиной

      она будет мерзкой и опытной.

      42

      Едва утихомирится разбой,

      немедля разгорается