Звучат лишь письмена. Борис Александрович Васильев

От яростного, беспощадного огня беззвучно разваливались шкафы, книги потоком вытекали из них, раскрывались и тут же воспламенялись. Листы чернели на глазах, скручивались и исчезали в пламени…

      В то утро Ревзин очнулся от ставших уже привычными кошмаров, едва холодное мартовское солнце заглянуло в его захламленную комнату. Оно, словно делая одолжение, осветило обломанный угол огромного старинного резного буфета, где на разнокалиберных полках и полочках хранились многочисленные кисточки, баночки с давно высохшим клеем и лаком, лоскутки кожи, обрезки разноцветной фольги и прочие материалы, которыми он когда-то пользовался, восстанавливая старые книги. Затем лучи солнца ткнулись в угол, заваленный всякой рухлядью. Ровно через четверть часа солнце скрылось за высоким зданием, недавно поднявшимся напротив окна.

      В комнате снова потемнело до того, что исчезло ощущение потолка. Старик, что-то бормоча, смотрел в окно, не обращая внимания на вертевшегося у ног и поскуливавшего Фавника – мелкого старого пса неопределенной породы, долгие, по собачьим меркам, годы носившего иронично-величавое имя мифологического божества. Через несколько минут Ревзин вновь опустился в кресло, вытянул короткие неимоверно исхудавшие ноги, откинулся на подушку и закрыл глаза. Кожа на лице чуть разгладилась, теперь он выглядел немного моложе своих восьмидесяти двух, помноженных на давнюю гипертонию и непреходящее недовольство. Он хотел немного забыться, но не мог отвлечься от раздражающей мысли о многоэтажном доме, загородившем от него жизнь за окном. А другой у него уже не было.

      Пока был прежний заведующий реставрационной мастерской, старик Ревзин никому не мешал. На всех больших собраниях начальник областного управления культуры ставил его в пример. А после того, как заведующего уволили, и мастерская попала в руки невесть откуда взявшегося пройдохи с незаконченным начальным образованием, старый реставратор перестал устраивать ее хозяина. Теперь все делалось быстро: в мгновение ока принимались и выполнялись заказы, обычно с нарушением элементарных требований технологии. Никто со стариком уже не советовался. Он по-прежнему работал тщательно, не спеша, как говорили в мастерской, мотал часы на минуты. Не сразу старый мастер понял, что его время давно прошло, и держат его на работе только из жалости.

      Но и на улице, и во дворе ему не было места, как и больному Фавнику, не отходившему от хозяина и испуганно жавшемуся к его ногам, когда к ним приближались прохожие. Во дворе старика донимали пришельцы из какой-то дикой, непонятной цивилизации – неопрятные, шумные, визгливые великорослые парни и девицы из соседних домов, не выпускавшие из рук бутылки с пивом. Прежде, реже выходя из дому, он их как-то не замечал. Но после того, как соседка со второго этажа переехала к сыну и оставила на его попечение собаку, с которой приходилось гулять утром и вечером, Ревзин впервые столкнулся с этой беснующейся безжалостной братией. Он несколько раз жаловался участковому, но тому, видно, дела не было до старика. И он решил, что не пойдет в милицию, даже