Лес мертвецов. Жан-Кристоф Гранже

в море. И за кадром – негромкие голоса Анны Карина и Жан-Поля Бельмондо произносят слова Рембо…

      – Ты хотел сказать: «Это море, идущее с солнцем»?

      – А вот и нет. Рембо опубликовал это четверостишие дважды. В первый раз – в стихотворении «Вечность». И позже, во второй раз, в книге «Одно лето в аду». Сперва он написал: «Это море, идущее с солнцем». А затем: «Море, слитое с солнцем». При этом была утрачена идея движения. Очень жаль. Самое прекрасное в этом стихотворении – мысль о том, что вечность – это результат встречи. Бесконечность, движущаяся к другой бесконечности. В моем возрасте прельщают именно идеи. Как будто смерть – не обрыв, а скорее изгиб, дуга. Плавный спуск…

      – Как по-твоему, зачем он это сделал?

      – Может быть, он чувствовал, что умрет молодым и ему не суждено познать это движение. Рембо был торопливым вестником.

      Жанна подняла бокал:

      – За фактор Рембо!

      Она уже чувствовала опьянение. И вздрогнула, вспомнив слова старого испанца: «Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Париже, в Десятом округе. Он все время рыщет по кварталу Бельвиль».

      Она порылась в сумке и взглянула на мобильный.

      Сообщения нет.

      А значит, нет и трупа.

      Жанна поняла, что ждет еще и звонка от Феро. Такова уж ее участь. Она – абонент не компании мобильной связи «Оранж», а желания быть любимой.

      Пожизненный абонент.

      19

      Выйдя из ресторана на проспекте Монтеня, Жанна не стала забирать машину с парковки. Слишком много выпила. Чтобы протрезветь, решила прогуляться. Отсюда до садов на Елисейских Полях рукой подать. Стоит совершить небольшое паломничество…

      Жанна нашла места, по которым они бродили вчера вечером. Всего-то несколько часов прошло с тех пор, а этот миг уже казался ей таким далеким. Или неуловимым. Словно она пыталась вспомнить ускользающий сон.

      Она прошлась еще, истекая потом под горячим солнцем, на ходу освобождаясь от винных паров. Дойдя до площади Согласия, пересекла Елисейские Поля и повернула обратно, к парковке на проспекте Матиньон. У входа Жанна поколебалась и пошла дальше, к скверу у Елисейских Полей. Зайдя за ограду, присела на солнышке. Сквер был пуст. Повсюду валялся мусор. Но слева от нее, как всегда по субботам, шла бойкая торговля марками. А темно-зеленый театр «Гиньоль», казалось, скрывал какую-то тайну, нечто притягательное, одновременно страшное и чудесное, перед чем детишки не в силах устоять.

      И она снова погрузилась в мечты. Уже без удержу. Мысленно она даже рискнула, как в телеиграх, пойти ва-банк: вспомнила те слова, которых всегда избегала. Самые старые, самые обычные, самые истертые слова на свете: большая любовь, мужчина моей жизни, красивая история…

      К собственному удивлению, она уже применяла их к Антуану Феро. К мужчине, с которым разговаривала меньше часа. К психоаналитику, за которым следила, установив прослушку. К специалисту, о котором ничего не знала, хотя у него, похоже, были дела поважнее. Но сама эта скоропалительность подтверждала диагноз.