Кутузов. Леонтий Раковский

вестибюле стояли готовые к отъезду Груня и щеголеватый Рибопьер. Они, видимо, ожидали кого-то.

      «Слава богу, уезжают!» – подумал Кутузов.

      Но не успел он поздороваться с ними, как по лестнице застучали каблучки и со второго этажа, где помещалась бибиковская молодежь, быстро сбежала оживленная Катя.

      – Мы едем к Груне репетировать «Нанину» Вольтера, – сказала она, протягивая руку Михаилу Илларионовичу. – Я играю Нанину, а Иван Степанович – графа.

      – Ну что ж, это прекрасно! – ответил Кутузов, хотя понял, что все надежды на разговор сегодня пропали.

      – Поедемте с нами! – предложила Груня.

      – Миша никуда не поедет, – раздался сбоку голос Ильи Александровича Бибикова.

      Старый генерал стоял на пороге своего кабинета, расположенного на первом этаже.

      – Он останется со мной. Куда еще ехать? Вон какой ветер. Того и гляди наводнение станет.

      – Дедушка, если будет наводнение, то и Артиллерийские улицы зальет, – возразила, оборачиваясь к нему, Груня.

      – Нет, Артиллерийские выше, чем ваша Конюшенная. К нам вода не достанет.

      – Папенька, ежели случится наводнение, Миша меня спасет: приедет за мной на лодке. У них ведь на Фонтанке лодка есть. Правда, Миша, приедете? – спросила, кокетливо поглядывая, Катя.

      – Приеду! – ответил, улыбаясь, Михаил Илларионович.

      – Ну, адьё!

      Катя помахала ручкой и выпорхнула на крыльцо.

      За ней вышли Груня и Рибопьер.

      Михаил Илларионович остался коротать вечер со стариком.

      II

      Молодой Кутузов просидел у Бибиковых за беседой до одиннадцати часов ночи. Илья Александрович, как всегда, рассказывал много интересного о Семилетней войне, об австрийском фельдмаршале Лаудоне.

      Михаилу Илларионовичу, который знал Фридриха II и Лаудона, было смешно представить, как прусский король, увидав впервые генерала Лаудона, сухощавого человека с громадными черными бровями, сказал приближенным: «Физиономия этого господина мне не нравится». Король как будто предчувствовал, что этот скромный генерал будет способствовать страшному поражению пруссаков при Кунерсдорфе.

      Когда Кутузов собрался уходить, Илья Александрович дал ему в провожатые лакея с фонарем: на улице была непроглядная темень. Ветер погасил те немногие фонари, что горели у некоторых домов. К ночи он не только не ослабел, но еще посвежел – рвал с необычной силой.

      Где-то за Невой тревожно выли собаки.

      «Видимо, придется в самом деле спасать Катю на лодке, – думал Михаил Илларионович, идучи следом за лакеем, несшим фонарь. – Не смыло бы нашу лодку на Фонтанке».

      Ночь Михаил Илларионович спал тревожно. Он проснулся, чуть брезжил рассвет. С Петропавловской крепости били пушки.

      Михаил Илларионович оделся – надел шинель и картуз вместо треуголки – и вышел из дому. У калитки стояли дворник, кучер, лакей и денщик молодого барина Иван, рязанский парень, никогда не видавший ничего подобного. Он, должно