Отречение. Мария Донченко

куда ещё не ходили группы.

      Парень надел шахтёрскую каску, ушёл в темноту и вернулся часа через четыре.

      – Затание фыполнено, тофарищ комантир! – доложил он, вскинув ладонь к каске.

      Стригунков проверил нарисованную им схему и удовлетворённо кивнул.

      – Хорошо, Юра. Можешь идти отдыхать.

      – Я не устал, тофарищ комантир.

      – Иди. Завтра будет много работы.

      Глядя на упорного неразговорчивого парня, мгновенно уснувшего на расстеленном на паркетном полу бушлате, Стригунков думал, что у него, наверное, есть какой-то личный счёт к демократам. Не иначе.

      Но долго поспать Юозасу не удалось. Через несколько часов Стригункова вызвали к одному из руководителей обороны здания, в котором были отключены телефоны, и засыпали срочными заданиями по связи с активистами, находившимися в городе и организовывавшими ежедневные акции протеста.

      Антон Александрович собрал пятёрку бойцов-спелеологов, в которую включил и новичка, и распределил полученные задания.

      Один за другим ребята выходили из кабинета, и провожая, Стригунков каждому пожимал руку. Последним ушёл Юозас. Антон не хотел его будить, но тот проснулся сам.

      – Я тоше пойту, – сказал он настойчиво.

      – Ты же только вернулся, – сказал ему кто-то из спелеологов.

      – Я толшен, – грустно, но решительно покачал головой шахтёр. Он почему-то никогда не улыбался, даже в минуты отдыха, когда пили холодный чай и травили анекдоты.

      Сам Антон Александрович сидел за столом в кабинете какого-то сбежавшего депутата-демократа, и его одолевало не только беспокойство за бойцов (не наткнуться бы им где-нибудь на засаду! До сих пор ельцинисты не совались в подземные коммуникации, но всё когда-то случается впервые), но и недобрые мысли о судьбе восстания, которое как началось стихийно, так за целую неделю, несмотря на все усилия, и не вошло в упорядоченное русло. А ещё – почему его ребятам, выполняющим одну из наиболее опасных миссий по связи блокированного Дома с внешним миром, не дают оружия… Антон-то точно знал, что оружие в распоряжении руководителей восстания есть…

* * *

      Митинги шли каждый день, а после того, как двадцать восьмого сентября у метро «Баррикадная» ОМОН избил безоружных манифестантов, и пролилась первая кровь – они приняли особенный накал. Столица бурлила с утра до вечера, протесты не стихали и в тёмное время суток.

      В тот год необычно рано, в конце двадцатых чисел сентября, шёл над Москвой первый снег, крупный и колючий.

      В субботу, второго октября, с самого утра народ начал собираться на Смоленской площади. День был выходной, и людей ожидалось больше, чем в предыдущие дни.

      Андрей Анисимов выходил из метро, крепко держа Юлю за руку – чем дальше, тем сильнее он боялся потерять её в толпе, а напряжённость нарастала не по дням, а по часам.

      На площади было много знакомых и незнакомых лиц. Кто-то оживлённо переговаривался. На бордюре сидел мужчина с магнитофоном на коленях, и из динамика