Из песка и пепла. Эми Хармон

ты грустишь? – спросила Ева, обнимая колени под длинной ночнушкой.

      Она нашла Анджело в папиной библиотеке: двери на балкон были распахнуты, дождь тяжело барабанил по розовой плитке внизу. Ева не ждала ответа: до сих пор он не отвечал ей ни разу. Анджело уже три месяца жил у них на вилле вместе с бабулей и дедулей, и Ева делала все, чтобы с ним подружиться. Она играла для него на скрипке. Танцевала. Плескалась в фонтане прямо в школьной форме и грязно ругалась – только чтобы вызвать у него смех. Иногда он и правда смеялся, и это вдохновляло ее на новые попытки. Но до сегодняшнего дня он никогда ей не отвечал.

      – Я скучаю по маме.

      Сердце Евы подпрыгнуло от изумления. Он заговорил с ней! По-итальянски! Ева знала, что Анджело понимает обращенную к нему речь, но думала, что говорит он только по-английски, как и полагается американцу.

      – А я свою маму не помню. Она умерла, когда мне было четыре, – сказала Ева, надеясь, что беседа на этом не прервется.

      – Ты совсем ничего не помнишь? – спросил Анджело.

      – Ну, папа мне кое-что рассказывал. Она была австрийкой, а не итальянкой, как он. Ее звали Адель Адлер. Красиво, правда? Я иногда люблю выводить ее имя лучшим почерком. Мне кажется, так могли бы звать какую-нибудь американскую звезду кино. Она даже немного была похожа на актрису. Папа говорит, это была любовь с первого взгляда.

      Конечно, это была пустая болтовня, но Анджело смотрел на Еву с интересом, и она решила продолжить.

      – Когда папа впервые встретил маму, он был в Вене по делам, продавал бутылки для вина. У него свой стекольный завод – ну, ты знаешь. Так что он продает бутылки всем винодельням. А в Австрии очень хорошее вино. Папа однажды дал мне попробовать. – Ева решила, Анджело должен знать, насколько она искушена в жизни.

      – Она тоже играла на скрипке? – спросил Анджело нерешительно.

      – Нет. Мама ни на чем не играла. Но она хотела, чтобы я стала великой скрипачкой, как мой австрийский дедушка. Он был очень, очень знаменит. Ну, или так говорит дядя Феликс. – Ева пожала плечами. – А какой была твоя мама?

      Анджело не отвечал несколько секунд, и Ева подумала, что он так и вернется к своему обычному молчанию.

      – У нее были темные волосы, как у тебя, – прошептал он наконец. Затем медленно вытянул руку и коснулся ее волос. Ева затаила дыхание; пальцы мальчика скользнули по длинному локону и снова упали.

      – А какого цвета у нее были глаза? – спросила Ева мягко.

      – Карие… Тоже как у тебя.

      – И она была красивая, как я?

      В этом вопросе не было кокетства: Еве постоянно твердили, что она красавица, и она привыкла воспринимать это как должное.

      Анджело склонил голову к плечу, задумавшись.

      – Наверное. Для меня – была. И она была мягкой.

      Последнее слово он произнес по-английски, и Ева наморщила нос, не уверенная, что поняла правильно.

      – Мягкой? Soffice или grassa?

      – Нет. Не grassa. Не толстой. Просто все в ней меня успокаивало. Она была…