За чужую свободу. Федор Ефимович Зарин-Несвицкий

выбежав на пустынную просеку, княгиня овладела собою. Куда идти? Она не знала. Она оглянулась по сторонам. Вдали у забора виднелись экипажи. Внезапная мысль овладела ею.

      – Не надо показывать, что я бежала, – решила княгиня.

      Она остановилась, перевела дух, надела как следует шубку и, собравшись с силами, уверенно направилась к экипажам.

      Подойдя, она громко крикнула:

      – Карета княгини Напраксиной.

      Из ряда экипажей тотчас выехала карета.

      – Ты отвезешь меня домой, на Набережную, и вернешься за княгиней, – так приказала она.

      Кучер, узнавший ее, ответил:

      – Пожалуйте, ваше сиятельство.

      Только в карете Ирина почувствовала необыкновенную слабость. Силы ее покинули. Она в ужасе забилась в угол кареты. «Убийца! Убийца!» – словно кричал ей в уши чей‑то голос, звучавший как тяжелый колокол.

      Убийца! Вечно проклятая! Никто не смоет этой темной кровавой звезды на белом хитоне. Она застонала и закрыла глаза. Мысли вихрем кружились в ее голове. Левон, старый князь… позор… суд… Все кончено. Не лучше ли умереть! О, с какой радостью она умерла бы сейчас. Но разве она так виновата. Разве она могла поступить иначе… Еще сейчас при мысли о его поцелуе ненависть наполняла ее душу, и она с отвращением вытирала и терла почти до крови свои губы, и ей казалось, что никогда, никогда не сотрет она грязных следов проклятого поцелуя… А что там? Как найдут его труп? Как завтра весь Петербург узнает, кто убийца?..

      Кучер торопился, и лошади неслись…

      Вот и темный маленький дворец…

      Спрятаться, убежать.

      Карета остановилась. Княгиня выскочила из кареты. Не считая дала кучеру горсть каких‑то монет и, гонимая ужасом, бросилась в подъезд.

      XVII

      Когда Лев Кириллович вернулся домой, оживленный и возбужденный своими разговорами с шевалье и Новиковым, первым вопросом его было: дома ли княгиня?

      К его удивлению, ему ответили, что ее сиятельство уехали. Это поразило его. Он так привык, что последние дни княгиня безвыходно сидела дома. А теперь тем более, ввиду его близкого отъезда, он думал, что княгиня будет избегать выездов. Он уже забыл о своем решении избегать встреч с княгиней до отъезда и с эгоизмом влюбленного негодовал на нее.

      «Ну, что ж, – с раздражением думал он, – конечно, что я ей? Разве мы не чужие люди? Бог с ней!»

      Но, несмотря на такие мысли, он не мог успокоиться. Куда она могла поехать?

      – А старый князь дома? – спросил он лакея.

      – Никак нет, – ответил лакей, – их сиятельство отбыли во дворец.

      – Во дворец? – с удивлением спросил Левон. – В какой?

      – К ее величеству вдовствующей императрице, – ответил лакей. – Сейчас же после завтрака пришла эштафет.

      – С княгиней? – быстро спросил Левон, и у него отлегло от сердца.

      – Никак нет, – ответил лакей, – их сиятельству занездоровилось. Потом был их батюшка. Они вместе и отбыли.

      Левон нахмурился. Ему вообще не нравился Буйносов, Друг Голицына, ханжа и