Когда горела броня. Иван Кошкин

– и ты опять недоволен. Ты жаловался, что нас высадили без пехоты и артиллерии? Вот тебе и пехота, и артиллерия – целая дивизия. Чего тебе еще надо?

      – Ты что, не понял? – зло сказал майор. – Дивизию растащат по батальонам поддерживать пехоту!

      – И что в этом плохого-то? – удивился комиссар.

      – А то, – майор махнул рукой. – Ладно, вечно забываю, что ты политработник.

      – Ну-ка, ну-ка, – напрягся Беляков. – И что такого в том, что я – политработник?

      – Ладно, Миша, забыли, – комбат застегнул комбинезон и собрался было лезть на танк, но комиссар придержал его за плечо.

      – Товарищ майор, вы не могли бы задержаться, – в голосе комиссара проскочили нехорошие нотки, и Шелепин резко повернулся. – Так что ты там вечно забываешь насчет политработников?

      – Что с тобой такое, Михаил? – удивился комбат.

      Комиссар, не мигая, смотрел ему в глаза. Майор выдержал взгляд. Беляков вздохнул и похлопал Шелепина по плечу:

      – Извини, сорвался. Но ты меня иногда беспокоишь.

      – Чем же? – улыбнулся комбат.

      – Во-первых, – Беляков посмотрел в сторону. – Я не всегда буду твоим комиссаром. Мало ли что. Меня могут перевести, могут убить, в конце концов. У тебя что на уме, то и на языке, постарайся сдерживаться, пожалуйста. Слово не воробей.

      – Ладно, ладно, ты мне это уже говорил, – засмеялся Шелепин.

      – И еще раз скажу. Но не это главное. – Комиссар помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли подбирая слова. – Я знаю тебя три года, ты очень хороший и грамотный командир. Но, видишь ли… – он запнулся.

      – Ну, договаривай, – посерьезнел комбат.

      – Понимаешь, ты как-то… Всегда в оппозиции. Сколько помню, ты всегда гнешь свою линию. Нет, это, в общем, нормально, что у тебя есть свое мнение. Только понимаешь, оно почему-то всегда идет вразрез с мнением большинства, и командования тоже. Тебе сколько лет? Тридцать шесть. А все еще майор. Другие в этом возрасте уже дивизиями командуют.

      – Да и ты, Миша, что-то в батальонных комиссарах засиделся, – насмешливо ответил Шелепин.

      – Подожди, дай договорить, – комиссар, похоже, наконец собрался с мыслями. – Я твою прямоту очень уважаю, но иногда мне кажется, что ты ею просто упиваешься. В ущерб делу, кстати. Пойми, это проще всего – резать правду-матку. А вот просто взять и без разговоров, спокойно, грамотно исполнить приказ…

      – Я что, когда-то не исполнял приказы? – тихо спросил Шелепин.

      – Нет, я не о том, – досадливо поморщился Беляков. – Видишь ли… Вот сейчас, к примеру, ты недоволен тем, что нас распределяют по дивизиям. Нет, вполне возможно, ты прав. В конце концов, тактику танковых войск ты знаешь лучше меня. Но я тебя очень прошу, не показывай этого нашим ребятам. Пойми, им и без того страшно и мутно. Война пока не в нашу пользу идет, у многих первый бой. Если при этом ты еще с кислой рожей дашь им понять, что они выполняют неправильный… С твоей точки зрения неправильный приказ… Ты понимаешь, какое у них будет настроение?

      – Постой, – попытался вставить слово майор.

      – Нет