Сборник лучших произведений конкурса «К западу от октября». Алексей Жарков

не по-мышиному, не сможет шуршать и возиться – тыква не позволит. Дети слышали эти звуки не каждый раз, а только когда не успевали вернуться при свете. В сгущающихся сумерках что-то оживало в озимом поле, а, может, они просто не обращали внимания на это при свете дня.

      – Что там за животное? – спрашивала Лера, прислушиваясь к полю и ей не нравилось, что брат не мог ответить. Он отшучивался, позволял поменяться местами и ускорял шаг.

      Когда тыква была готова, мальчик сгреб со стола треугольники суженых глаз и зубастую щетку рта. Тыквенная рожица получилась злее, чем он планировал.

      – Только не подожгите там ничего. – Отец тоже подошел к столу, всматриваясь в оскаленного пришельца.

      – Па, там река! Тем более мне уже одиннадцать. – Валерка достал из ящика стола несколько приземистых свечек.

      – Когда мне было одиннадцать, я хотел сделать факел и нечаянно поджег камыш за нашим домом. Горело потом пониже спины так, как не горел бы ни один факел! Я спалил отцовскую лодку. А ведь находился у реки.

      – Ну, я же не хочу сделать факел – только фонарь. Лерка, собирайся, – скомандовал мальчик сестре и отправился надевать теплый, только что выстиранный после лапты на школьном дворе, свитер.

      Полвека назад октябрь выдался таким же холодным. Сандалии, которые Вилена успела накинуть, скользили по вспотевшим ступням, затрудняя движение. Сзади слышалось дыхание брата, ему пришлось убегать под тяжестью самодельного рюкзака с остатками продуктов. Костя так же, как и она, спотыкался на каждом шагу в тыквенных побегах и громко дышал. Вилена не оборачивалась – впереди было поле, и сбавить шаг они смогут, как только пересекут его. По проселочной дороге они выйдут на трассу и дождутся автобуса. Девушка рассчитала, что головок сыра в рюкзаке хватит и на питание, и на благодарность водителю, который заберет их из этого гибнущего места. Главное – выйти на трассу до наступления темноты.

      Неделю назад сумерки провожали отца с работы и заставляли Вилену зажигать прикрытую белым плафоном лампочку над кухонным столом. А вчера темнота, судя по отрывному календарю, пришла на двадцать четыре минуты раньше, и то, что пришло с ней, продолжило опустошать поселок. Этим последним утром под бодрый аккомпанемент фортепиано такой же бодрый Гордеев командовал гимнастикой. На третьем упражнении, когда требовалось наклонять туловище, крышка погребки на кухне треснула. В расколотом дереве показалась тонкая лысая лапка. Радио, которое забыли выключить со вчерашнего вечера (именно тогда ужас добрался до них) продолжало отсчитывать наклоны. Вилене казалось, что оно считает вползавших в дом тварей. Отец долбил по ним солью, и каждый выстрел сопровождался страшным визгом, будто подыхающее существо проклинало село.

      Так оно и было.

      В день, когда все началось, Авдотья – одна из старожил поселка, зашла с жестяной кастрюлькой в курятник и рассыпала чистое желтое пшено на заваленный куриным пометом пол.