Кумач надорванный. Роман о конце перестройки. Игорь Бойков

слащаво “Ласковый май”. Инна подпевала вначале, вихляя плечами, затем потянула Валерьяна танцевать в проёме между комодом и накрытым столом.

      – Белые розы, белые розы, беззащитны шипы… – прикрывала она, обнимая Валерьяна за шею, глаза.

      Наташа, не утерпев, выволокла танцевать Сорокина. Несколько минут две пары толкались на тесном пятачке, подначиваемые хмельными возгласами Кондратьева и Витьки. Затем Сорокин неожиданно подхватил Наташу на руки. Та, болтая ногами в воздухе, зашлась в громком, радостном визге.

      – На столе давайте, ну! – захохотал Кондратьев.

      Сорокин, кружась с заливающейся смехом Наташей на руках, действительно натолкнулся с размаху на угол стола. Она взвизгнула уже от испуга. Защитно выставив руку, попала ладонью в тарелку, сбросила её с дребезгом на пол. Белые комки “столичного” разлетелись по узорчатому паласу.

      – Вот и насвинячили, – произнёс Медведев, беззлобно разевая рот.

      Сорокин растеряно переминался на месте, не решаясь опустить Наташу на пол. Та даже ноги поджала, боясь пораниться об осколки стекла.

      – Аккуратней! Ай! – вскрикивала она.

      – Эх, пошла веселуха! – крикнул Кондратьев, тараща дуреющие глаза.

      Но незадолго до боя курантов ребята всё-таки притихли, убавили музыку и вновь включили у телевизора звук. Передавали обращение Горбачёва.

      – Ну послушаем, чего он там, – со скепсисом сказал Валерьян.

      Генеральный секретарь, часто опуская лицо к остающейся вне кадра бумаге, глаголил:

      – Дорогие товарищи! Через несколько минут завершиться 1989 год, а вместе с ним завершиться и целое десятилетие. Мы вступаем в новый 1990 год, в последнее десятилетие двадцатого века…

      Говорил он, как и всегда, витиевато и длинно, но почти целиком о политике. Похвалил завершивших недавно съезд депутатов, посетовал на хозяйственные трудности и рост межнациональной вражды, пообещал ускорить реформы…

      Несмотря на обилие слов, конкретный смысл речи упорно ускользал, точно протекающая сквозь пальцы вода.

      – Хорош трепаться, Горбатый! Закругляйся, давай, – нетерпеливо выкрикнул Медведев, посматривая на часы.

      – Пусть бы лучше сказал, когда заживём как люди, – бросила Инна, хмурясь.

      – Ну, с новым десятилетием! – иронично провозгласил Кондратьев, лишь только куранты начали свой бой.

      Выпив по фужеру шампанского, все прильнули к окнам. Обыкновенно в Новый год, сразу после двенадцати, над городскими кварталами неизменно взвивалось несколько ракет, казавшихся им, непресыщенным зрелищами, едва ли не фейерверком.

      Теперь ракет взлетело больше, с десяток. Прочерчивая высокие, крутые траектории, они поднимались одна за другой, и были все красного цвета. Затем пара вылетела из-за соседнего дома – и тоже красных.

      – А зелёной-то ни одной, – проговорил, озадачиваясь, Сорокин. – С военного склада что ли списанных понадыбали…

      Валерьян молчал, наблюдая, как высоко, выше деревьев и крыш, медленно превращаясь из алой звезды