Закрытый перелом. Сергей Кузнечихин

же на улице свежо. Пусть поиграет. Это он на людях храбрец, о публичных домах рассуждает, над полуграмотной Людмилой издевается, а дошло до дела и прыти поубавилось. Анатолий таких героев теоретиками называл и не то, чтобы презирал их, скорее жалел, они постоянно крутились возле него: и научные теоретики, и деловые, и, такие вот, сексуальные – сам их приваживал, интересный народ и безопасный.

      Опять Анатолий. Опять взялась сравнивать. Вот уж, действительно, бесовская сила, хуже щекотки: сначала смех, смех, а потом нет сил остановиться, даже слезы не помогают.

      – Значит, говоришь, всю жизнь мечтал попробовать за денежки?

      Настя слышит свой голос и не то, чтобы не узнает – ее голос, чей же еще, только слова чужие, не собиралась она такое говорить. Но интересно же посмотреть, как он себя поведет. Очень интересно. Вон как растерялся, как онемел от волнения, или поглупел с перепугу.

      – Ну так мечтал или нет?

      Теперь можно прильнуть к нему. Ненадолго. На секундочку. И сразу же отшатнуться, чтобы успеть рассмотреть.

      А посмотреть есть на что – вон как неуверенно растянулись губы, улыбочкой хочет (!) прикрыться, да не очень-то получается, усы топорщатся, вздрагивают, а проку мало, еле-еле вымучивает коротенький смешок, а за ним и смятые слова.

      – Не сказать, что мечтал…

      – Да не стесняйся.

      – Я не стеснительный, – голос понемногу возвращается, – мечта – слишком громко сказано, а желание такое есть.

      – Тогда я могу помочь.

      – Как?

      Настя медлит – не из кокетства, не ради игры – она не знает, какую таксу потребовать с командировочного инженеришки, чтобы не перепугать беднягу, но и не слишком уронить себя. Сложная математика, однако, решать надо, иначе не стоило затевать спектакль.

      – Давай пятьдесят рублей и пошли.

      Говорит, а сама во все глаза на клиента, и самым краешком, на всякий случай, на окна в комнате сестры, – не горит ли свет? Интересно наблюдать за растерянным мужчиной. А рассмеяться и свести все к шутке она всегда успеет.

      – Пятьдесят? – переспрашивает Андрей.

      – А ты думал – пять?

      – Я ничего не думал.

      – А ты подумай, только недолго. А то и я думать начну.

      – У меня с собой всего сорок два рубля.

      Видно, что слова срываются помимо его воли. Голосок такой несчастный, что хоть самой плачь от жалости. Но она смеется, и с удовольствием, от души. Она и вспомнить не может, когда еще так безудержно смеялась.

      – Что же делать, давай сорок два. Или жалко?

      – Я это добро никогда не жалел.

      – Тогда давай.

      Червонцы у него лежали в бумажнике, а рубли ищет по карманам, две линялые бумажки с надорванными краями.

      – Слава богу, что не мелочью.

      Жестковато немного, а что делать, и она тоже рискует, и она открыта для удара. Настя кладет деньги в карман и направляется к дому.

      Андрей стоит у калитки.

      – Пойдем, что же ты?

      Она пропускает его вперед, идет следом. Походка у Андрея пугливая, недоверчивая, ожидающая подножки или удара. Пусть