Закрытый перелом. Сергей Кузнечихин

к этому невинному добродушию. Когда хохот Жорки набирал силу, она пихала его в бок острым локтем и показывала пальцем в сторону занавески, отделяющей кухню от комнаты.

      – А что я могу поделать, если у меня голос такой?

      – Разбудишь, она тебе покажет, что делать.

      – Суровая у меня теща. А если ей дать законные права, – даже мне представить страшно.

      – Оборзела совсем.

      – Милая моя Нинулечка, нельзя так о матери.

      – Пожил бы ты с ней.

      – Теща, как теща. У меня и хуже бывали. Эта хоть выпить со мной не отказывается.

      – Потому и не отказывается, что у тебя спирту полно. Попробовал бы ты с пустыми руками сунуться.

      – А зачем? Для тещеньки отравы не жалко. Канистра кончится, новую принесу.

      – Ей хоть весь завод перетаскай, – не унималась Нинка. – Часа не прошло, как Жорка ей почти полный стакан выпоил. И думаете: долго проспит? Как же. Попробуй, пройди в комнату – сразу вскочит.

      – И что бы ни спалось под шум дождичка, – вздохнул Жорка.

      – Тебе бы все хиханьки.

      Пока они переругивались, Настя подсматривала за Андреем, видела, как он мрачнел, и гадала, что его сильнее угнетает – вчерашний конфуз или вид некрасивой, издерганной Нинки. Она была уверена, что запросись она домой, и Андрей с радостью кинулся бы ее провожать. Но оставаться с ним вдвоем ей пока не хотелось, не было вчерашнего куража.

      А Жорка тем временем развел новую банку спирта и поставил ее в морозилку.

      – Может, уже остудилась? – напомнил Андрей.

      – Слишком хорошо думаешь о тещином холодильнике. Это же «Саратов». А в Саратове не до качества. Там сплошные страдания. Парней так много холостых, а я люблю женатого…

      – Взял бы и подарил «Бирюсу».

      – Подарю, Нинулечка, с первой шабашки подарю.

      – А жене что обещал с первой шабашки?

      – Жене, моя кошечка, я зарплату отдаю. Сейчас проверю, если напиток не остыл, то обязательно подарю.

      Он пошел к холодильнику, и в это время на пороге комнаты появилась мать Нинки. Глаза у нее были открыты, но словно слепая, она вытягивала руку вперед, чтобы ощупывать дорогу перед собой, а может быть, и для страховки, надеясь ухватиться за что-нибудь, если непослушные ноги поведут в ненужную сторону. Не обращая внимания на гостей, она прошла к умывальнику, задрала подол халата и присела над помойным ведром, но не устояла и плюхнулась в него. Из переполненного ведра полетели брызги. Упираясь руками в пол, она все-таки сумела приподняться и справить свою нужду. Потом, на ходу вытирая подолом мокрый зад, двинулась к столу, но пошатнулась и, если бы Жорка не успел подхватить ее, врезалась бы головой в печку.

      – Спокойненько, Татьяна Ивановна, баиньки надо.

      Она вскинула голову, посмотрела на Жорку и, сложив худые пальцы в сухонькую дулю, сунула фигуру ему под нос.

      – Хрен тебе, а не моя дочка.

      – Мамка, заткнись!

      – Не кричи на меня. Тоньку Петракову монтажники в горсаду хором драли и то замуж вышла, а ты, раскрылетенная,