Стукач. Роман. Вадим Голубев

Сортиры чистить, грузить-разгружать, полы мыть, стены скоблить.

      – Пошел на х…! Пошел на х…! Пошел на х…! – про себя твердил Колька, как научил его поступать в таких случаях Грищенко, страшно боясь произнести эти слова вслух.

      КУЛЬТУРА, БЛЯ!

      Настал 1941 год. По весне, нежданно-негаданно, словно гром среди ясного неба, грянул приказ о переброске дивизии на запад. В бывшую часть Польши, ставшую ныне одной из областей Советской Украины. Вновь погрузочные работы до потери сознания. Затем долгий путь через всю Сибирь и европейскую часть России к новому месту службы. На одной из остановок, когда служивые вышли из вагонов покурить, да потоптать твердую землю, а не трясшийся пол теплушки Грищенко позавидовал:

      – Вам – «европейцам» – хорошо! Дембельнётесь – через трое суток дома будете, а мне полмесяца до Владика пилить. Правда, до этого еще аж до сентября послужить придется…

      – А вот и нет, товарищ командир отделения! – неизвестно откуда возник вездесущий Лифанов, ехавший в командирском плацкартном вагоне. – Есть приказ наркома обороны задержать увольняющихся в запас на три месяца. Так, что служить вам придется не до сентября, а до декабря! Приказ надлежит огласить завтра. Но я довожу его до вашего сведения сейчас, чтобы вы плохо спали.

      Затем поезд покатил по бескрайним украинским полям, зеленевшим молодой пшеницей. Ночью остановились на какой-то станции. Началась разгрузка. Вкалывали все. Даже Лифанов и тщедушный Изя таскали ящики с патронами, гранатами, тушенкой. Затем рухнули в кузова грузовиков и спали до рассвета. Продрав глаза увидели населенный пункт со знакомым из песни названием Замостье.

      – На Дону и Замостье тлеют белые кости. Над костями шумят ветерки, – завел кто-то замогильным, леденящим кровь голосом, каким пел неведомый солист с пластинки, крутившейся по трансляторам в военном городке.

      – Помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши клинки, – дружно подтянули бойцы, марш кавалеристов, полюбившийся всем родам войск.

      – Отставить песню! – вылез из кабины тормознувшего грузовика, замахал руками Изя. – Не провоцировать трудовое польское население! Панов здесь больше нет! Их кого не в тридцать девятом – того в сороковом году в Сибирь выслали заниматься общественно-полезным трудом, идейно перековываться!

      Доехали до города Луцк. Все были поражены невиданной ранее архитектурой, чистотой, блеском витрин. Изумила бойцов бабка, с мылом мывшая тротуар рядом с домом. Даже видавший виды Лифанов уважительно протянул:

      – Культура, бля! – и обернулся к служивым. – На тротуары, мостовые не плевать, окурки не бросать!

      По тротуарам разгуливали жены командиров из частей, прибывших раньше. По незнанию дамочки накупили кружевных ночных сорочек и, сочтя их за платья, дефилировали среди лотков торговцев.

      – Курвы советские! – шипели им вслед