Стукач. Роман. Вадим Голубев

дядя). Немногочисленные гости. Хоть теперь все Казаковы были членами колхоза, однако относились к ним с подозрением – род мельников, водивший дружбу с нечистью. Плюс один брат – кулак, хоть и бывший, другой – подкулачник. Потому явилась на пиршество лишь близкая родня. Даже закоренелые халявщики, не пропускавшие ни одной свадьбы, ни одних поминок, не явились за дармовыми выпивкой и угощением. Колька потянулся, было, к стакану с самогоном. Крепко получил от отца по руке. Когда остался наедине с женой, не знал, что с ней делать. Предоставил инициативу Дуньке. На утро мать вывесила на ворота простыню с кровавым пятном, а пришедшим опохмелиться выставили бутылку «магазинной» водки с красным бантом на горлышке. На сей раз новобрачному дали напиться до блевотины. После Колька жил с молодой, не любимой женой, оказывая ей внимания, лишь когда похоть скручивала его.

      В семнадцать лет у Казакова-младшего появилась первая дочь, в восемнадцать – вторая, в девятнадцать – третья. Вдруг грянул призыв в армию. До этого военком входил в положение, давал отсрочку. Теперь не помогли даже деньги (раньше хватало выпивки, лучшего в хозяйстве гуся, пары уток).

      – План призыва не выполняем! Не выполним – меня под трибунал отдадут! Признают саботажником, вредителем, или иностранным агентом! К стенке поставят! Дай хоть тысячу рублей – не возьму! Люди нужны! – отодвинул он платок с десятью рублями.

      – Как жена с тремя детьми справляться будет? Кто их кормить станет? – обозлился Николай.

      – Колхоз прокормит!

      – Чем? Палочками в бригадирской тетрадке?! – еще более завелся призывник.

      – Вражьи твои слова, парень! Не трудности с призывом – ты бы у меня отсюда в НКВД поехал! Эй, дежурный! Запереть его! Я подумаю: куда тебя на перевоспитание отправить!

      НЕБО С ОВЧИНКУ

      Многодетного папашу отправили на перевоспитание в Забайкалье. Прощаясь, родители сумели сунуть ему бутыль самогона, сало, колбасу собственного изготовления, вкуснейший хлеб, который пекла мать. Пока катили армейскими грузовиками до Пензы, пили, не просыхая. Там качавшихся новобранцев забили в вонючий, сразу же заблеванный, загаженный ими вагон. Началось путешествие почти через всю страну. По пьянке проспали Урал. Зато потом дивились зелено-золотой тайге, могучим сибирским рекам. Теперь, когда все было выпито, оставалось лишь любоваться красотами Родины. За Иркутском поезд пошел вдоль бескрайнего озера Байкал с его чистейшей лазурной водой.

      – Славное море, священный Байкал… – затянул кто-то в восторге от увиденного.

      – Х… тебе в жопу, чтоб ты не скакал! – ответили в рифму откуда-то с верхней полки.

      Часа через три остановились на станции со странным для русского слуха и глаза названием Улан-Удэ.

      – Улан-Удэ, Улан-Удэ – потеряешь там м…э, – прокомментировал склонный к стихотворству новобранец станционную вывеску.

      – Не хочу в Улан-Удэ, берегу свои м…э! – продолжил сам