Нежить. Домовой второй категории. Алексей Еленов

Брандохлыста и натянуто спросил. – Так вас Ногавка зовут?

      – Ногавка, – тем же глуховатым с хрипотцой голосом подтвердила кикимора. Она стояла, сцепив руки за спиной, и смотрела на проезжающие мимо машины.

      – Значит, вы тут сейчас, с Харляком? – через некоторое время опять выдавил из себя Фитун. У него не было опыта общения с противоположным полом, однако уходить сейчас у него желания совсем не было, а хотелось просто вот так постоять возле этой кикиморы под теплым июньским солнышком. Он снова украдкой взглянул на неё. Определенно, её ушки с очаровательными кисточками на кончиках нравились ему всё больше и больше. Она как-то трогательно повела из стороны в сторону своим чуть вздернутым носиком, словно принюхиваясь к чему-то.

      – Да, с ним. А вы?

      – Что – я? – не понял Фитун.

      – Ну, вы же домовой? Где вы служите? Я видела, как вас начальство ругало на собрании… – участливо сказала она и посмотрела на Фитуна.

      – Да… – тот, нахмурившись, махнул рукой, – ну их всех! Как вам-то на новом месте, в многоквартирном доме?

      – Непривычно, конечно, но в целом нравится. Дяденька Харляк добрый, подсказывает, как лучше. Плохо только, что люди в этих домах скотину совсем не держат. Ну, там овечек, коз разных… Прясть нечего – мы ведь кикиморы любим шерсть прясть. Да и нервы это успокаивает.

      – Да… Мне в свое время, когда из маленького дома в многоквартирный попал, совсем плохо было. Никак не мог приспособиться – как, да чего. Сейчас помаленьку пообвыкся, конечно, полегче стало. А то по первости тоска, прям, по́едом ела, – Фитун вдруг вспомнил, как Загайщик кричал ей всякие глупости, когда они сидели на клумбе после собрания. – Вы эта… извините, что Хамун (это который там со мной на клумбе сидел) вам чего-то орал тогда, после собрания. Он парень, в общем, не плохой… Так, с прибабахом маленько, погорланить любит, но не злой.

      Ногавка улыбнулась в ответ:

      – Да я уж забыла, я на это и внимания не обращаю.

      Минуты три постояли молча. Борщевик, пряча руки в карманах фуфайки, переминался с ноги на ногу, а Ногавка стояла ровно и казалась абсолютно спокойной.

      – Ну, я пойду, наверное? – Фитун вдруг опять застеснялся. – Вы заходите в гости ко мне, я в доме №4 служу, «хрущёвка» такая в самом начале Октябрьского проспекта. Посидим, может, поболтаем.

      Нет, она нравилась ему всё больше и больше, и не только её очаровательные ушки. А может, он почувствовал в ней некую родственную душу? Он не знал этого, так как совсем не разбирался в подобных вещах.

      – Хорошо. Если, конечно, дяденька Брандохлыст отпустит, – она улыбнулась ему в ответ.

      Не говоря больше ни слова, Фитун кивнул, повернулся и быстро зашагал в сторону своего дома. Настроение у него явно улучшилось, и он даже начал чего-то там насвистывать себе под нос.

      Дома его ждали два письма – одно от Сабуна Кухтейного с Кавказа, а другое от матери. Сабун по-прежнему чувствовал себя прекрасно. Хвастался спокойной и размеренной жизнью, хотя в конце добавил, что отношения с людьми у него стали чуть