Иван Грозный. Сожженная Москва. Александр Тамоников

спокойно. Если что, ведаешь, к кому обратиться за помощью. И эта помощь будет очень значимой, никто после и взглянуть на тебя не посмеет.

      Алена, теребя в руках платок, тихо спросила:

      – А когда ты вернешься?

      – То не ведаю. Может, скоро, может, нет. Мыслю, не позднее, как выпадет первый снег.

      – А что будет, когда ты вернешься?

      – Жить будем, Алена. И жить так, как пожелаешь ты. Об этом позже. Сейчас не время обсуждать те дела. Но будь покойна, мой дом в любом случае станет и твоим домом, если ты, конечно, не захочешь что-то изменить. Ну, вроде все. Я уеду рано…

      – Я провожу тебя, – подняла на него глаза Алена.

      – Нет, то лишнее. Встретимся на Москве. Счастливой вам поездки! Пошел я.

      – Спасибо тебе, Михайло.

      – Не на чем, Алена, не на чем.

      Бордак поднялся и ушел к себе.

      Алена еще долго молилась. Потом легла, прижав к себе сына. Для них начиналась новая жизнь. Какой она будет, знал только один Господь, но ей верилось, что долгой и радостной.

      Встала она задолго до рассвета, оделась в лучшие одежды, какими с ней поделилась Ирада, навела румяна, подвела брови, уложила волосы. Как только просветлело, вышла во двор. Там был только служка, и она спросила у него:

      – Что, неужто Михайло уже уехал?

      – Нет, он трапезничает на кухне. Меня послал коня вывести.

      Вскоре появился Бордак, увидел ее и возволнованно спросил:

      – Алена? Ты пошто в такую рань здесь или приключилось что? Не приболел ли Петруша?

      – Все у нас в порядке, Михайло, я просто… проводить тебя пришла.

      – И стоило вставать в такую рань?

      – Стоило. Вот возьми, татары не нашли, не отобрали, потому как дюже хранила. – Она протянула ему бечевку, на которой висел махонький мешочек. – Это талисман, Михайло. Он помог нам с Петрушей, да не помог мужу, но талисман-то мой. Теперь пусть будет твоим. В мешочке земля наша русская.

      – Оставь, Алена, тебе самой пригодится.

      – Нет, я еду на Москву, ты же – к проклятым басурманам.

      Агапов, вышедший из летней кухни, услышал эти слова и, улыбнувшись, спросил:

      – Ризван – тоже басурман?

      – Нет, – ответила Алена. – Ризван хороший, и семья его хорошая, добрая семья. Они не басурмане, они наши друзья. А будут на Руси, так и самые дорогие гости.

      – Правильные слова, – улыбнулся Бордак. – Ризван не из тех собак, что продают и покупают людей, как скот или вещи.

      Служка подвел коня. Агапов обнял Бордака, кивнул служке, и тот ушел.

      Алена настояла на своем, и Бордак надел на шею бечевку с мешочком земли русской.

      – Да хранит тебя Господь, Михайло, – перекрестила она его.

      – И тебя с Петрушей также, Алена. Доброй дороги вам!

      – Ох, и не ведаю, что со мной. За себя и сына не боюсь, а вот за тебя боязно.

      – Все будет хорошо, Алена. Мне пора ехать.

      Алена неожиданно прижалась к нему, поцеловала и тут же, подхватив подол платья, побежала к своему жилищу.

      А у Бордака пылали