Полное собрание сочинений в одном томе. Илья Ильф

с ужасом прижимаясь к его мягкому брюху.

      – Я сломлю твое упорство, поэт! – говорит матрац. – Тебе уже не надо будет бегать на телеграф писать стихи. Да и вообще стоит ли их писать? Служи! И сальдо будет всегда в твою пользу. Подумай о жене и детях.

      – У меня нет жены! – кричит поэт, отшатываясь от пружинного учителя.

      – Она будет. И я не поручусь, что это будет самая красивая девушка на земле. Я не знаю даже, будет ли она добра. Приготовься ко всему. У тебя родятся дети.

      – Я не люблю детей!

      – Ты полюбишь их!

      – Вы пугаете меня, гражданин матрац!

      – Молчи, дурак! Ты не знаешь всего! Ты еще возьмешь в Мосдреве кредит на мебель.

      – Я убью тебя, матрац!

      – Щенок! Если ты осмелишься это сделать, соседи донесут на тебя в домоуправление.

      Так каждое воскресенье, под радостный звон матрацев, циркулируют по Москве счастливцы.

      Но не этим одним, конечно, замечательно московское воскресенье. Воскресенье – музейный день.

      Есть в Москве особая категория людей. Она ничего не понимает в живописи, не интересуется архитектурой и не любит памятников старины. Эта категория посещает музеи исключительно потому, что они расположены в прекрасных зданиях. Эти люди бродят по ослепительным залам, завистливо рассматривают расписные потолки, трогают руками то, что трогать воспрещено, и беспрерывно бормочут:

      – Эх! Люди жили!

      Им не важно, что стены расписаны французом Пюви де Шаванном. Им важно узнать, сколько это стоило бывшему владельцу особняка. Они поднимаются по лестнице с мраморными изваяниями на площадках и представляют себе, сколько лакеев стояло здесь, сколько жалованья и чаевых получал каждый лакей. На камине стоит фарфор, но они, не обращая на него внимания, решают, что камин – штука невыгодная: слишком много уходит дров. В столовой, обшитой дубовой панелью, они не смотрят на замечательную резьбу. Их мучит одна мысль: что ел здесь бывший хозяин-купец и сколько бы это стоило при теперешней дороговизне?

      В любом музее можно найти таких людей. В то время как экскурсии бодро маршируют от одного шедевра к другому, такой человек стоит посреди зала и, не глядя ни на что, мычит тоскуя:

      – Эх! Люди жили!

      Лиза бежала по улице, проглатывая слезы. Мысли подгоняли ее. Она думала о своей счастливой и бедной жизни.

      «Вот, если бы был еще стол и два стула, было бы совсем хорошо. И примуc в конце концов нужно завести. Нужно как-то устроиться».

      Она пошла медленнее, потому что внезапно вспомнила о ссоре с Колей. Кроме того, ей очень хотелось есть. Ненависть к мужу разгорелась в ней внезапно.

      – Это просто безобразие! – сказала она вслух.

      Есть захотелось еще сильней.

      – Хорошо же, хорошо. Я сама знаю, что мне делать.

      И Лиза, краснея, купила у торговки бутерброд с вареной колбасой. Как она ни была голодна, есть на улице показалось неудобным. Как-никак, а она все-таки была матрацевладелицей и тонко разбиралась в жизни. Она оглянулась и вошла в подъезд