Полное собрание сочинений в одном томе. Илья Ильф

Ляпис.

      – Не мешай, дурак! Пиши лучше стишки для ариозо Митина. На улице в пижаме не ходят!

      И Хунтов продолжал писать: «С ним – Сфорца в костюме комсомольца».

      Дальше писать не удалось. Управдом с двумя милиционерами стали выводить лошадь из шариновской комнаты.

      – Фатыма! – кричал Шаринов. – Держи, Фатыма!

      Ляпиc схватил со стола батон и трусливо шлепнул им по костлявому крупу лошади.

      – Тащи! – вопил управдом.

      Лошадь крестила хвостом направо и налево. Милиционеры пыхтели. Фатыма с братьями-татарчатами обнимала худые колени лошади. Гражданин Шаринов безнадежно кричал «гоу».

      Золотоискатели пришли на помощь представителям закона, и живописная группа с шумом вывалилась в переднюю.

      В опустевшей комнате пахло цирковой конюшней. Внезапный ветер сорвал со стола оперные листочки и вместе с соломой закружил по комнате. Ариозо товарища Митина взлетело под самый потолок. Хор капелланов и зачатки сицилийской пляски пританцовывали на подоконнике.

      С лестницы доносился крик и брезгливое ржание. Золотоискатели, милиционеры и представители домовой администрации напрягали последние силы. Одолев упорное животное, соавторы собрали развеянные листочки и продолжали писать без помарок.

      Глава XXXII

      В театре Колумба

      Ипполит Матвеевич постепенно становился подхалимом. Когда он смотрел на Остапа, глаза его приобретали голубой жандармский оттенок.

      В комнате Иванопуло было так жарко, что высохшие воробьяниновские стулья потрескивали, как дрова в камине. Великий комбинатор отдыхал, подложив под голову голубой жилет.

      Ипполит Матвеевич смотрел в окно. Там, по кривым переулкам, мимо крошечных московских садов, проносилась гербовая карета. В черном ее лаке попеременно отражались кланяющиеся прохожие: кавалергард с медной головой, городские дамы и пухлые белые облачка. Громя мостовую подковами, лошади понесли карету мимо Ипполита Матвеевича. Он отвернулся с разочарованием.

      Карета несла на себе герб МКХ, предназначалась для перевозки мусора, и ее дощатые стенки ничего не отражали.

      На козлах сидел бравый старик с пушистой седой бородой. Если бы Ипполит Матвеевич знал, что кучер не кто иной, как граф Алексей Буланов, знаменитый гусар-схимник, он, вероятно, окликнул бы старика, чтобы поговорить с ним о прелестных прошедших временах.

      Граф Алексей Буланов был сильно озабочен. Нахлестывая лошадей, он грустно размышлял о бюрократизме, разъедающем ассенизационный подотдел, из-за которого графу вот уже полгода как не выдавали положенного по гендоговору спецфартука.

      – Послушайте, – сказал вдруг великий комбинатор, – как ваc звали в детстве?

      – А зачем вам?

      – Да так! Не знаю, как ваc называть. Воробьяниновым звать ваc надоело, а Ипполитом Матвеевичем – слишком кисло. Как же вас звали? Ипа?

      – Киса, – ответил Ипполит Матвеевич, усмехаясь.

      – Конгениально. Так вот что, Киса, – посмотрите, пожалуйста, что у меня на спине. Болит между лопатками.

      Остап