Оленька, или Завтра было вчера. Наваждение. Игорь Арсеньев

доски». Максу ужас как хотелось уткнуться, утопить себя в их прохладной ложбинке, в этом омуте страстной надежды и прихоти, и остаться… и уже навсегда, наслаждаясь восторгом, ароматом забвения, плача, смеясь, толкаясь, топая ножками, точно восторженный полу мужчина дикарь, или полу дитя недотрога.

      – И у женщины шесть пальцев? – спросила Оленька, облизнув, и без того влажный, очерченный розовым карандашом, хищный ротик.

      Максим Александрович утвердительно кивнул головой, однако, охраняя секретный сад наслаждений, он не спешил. Он хладнокровно разжигал в себе летучее пламя сладострастия, наблюдая за тем, как пёстрый парашют ее платья не единожды приподнимался, наполняясь воздушным потоком, который, подобно воздушной речушке, озорничал, перемешивая в салоне автомобиля – травматический запах ее сапфических духов, а с ним, и шорох раскаленных автомобильных покрышек и прижатого к лобовому стеклу залетевшего, как видно по ходу, шмелька. «Да, – уязвим, быть может, ничтожен, не интересен, бездарен, пошл, грязен в себе…» Однако ему, безусловно, нравилось постоянное и, в тоже время, хаотическое чувство умной эрекции, как некое помешательство, о котором знал только он и она.

      Сквозь шорохи радиопомех и будто издалека послышался грудной, женский голос:

      – Цыплятки, внимание! Сегодня праздник! – восторженно возвестила Розалина. – И я хочу, чтобы вы навсегда запомнили этот день, и свою итальянскую няню, и потому сегодня… я распущу для вас свои влажные волосы, нарочно буду оглаживать своё порочное тело и величавую грудь, и живот отлитый, словно из матовой бронзы, и всё, что под ним. Прогнув спину, донна склонилась к зачарованным детям и энергично растревожила своими благоухающими, упругими сосцами, их смеющиеся, умильные мордашки. – Пейте, пейте вино жизни, цыплятки; в нём зарождаются звёзды и волшебные ласки загадочных эльфов…

      – Розалина, милая, Розалина, – шептались и чмокались детские жадные ротики.

      – Сам бог любви – оракул меня вопрошал: «Не единорог ли заразил тебя, радость моя? Все знают, что в его шерсти дремлют грехи всего мира!» Дети весело рассмеялись, дружно задрыгав ножонками. – Макс, бездельник, дай Сиси скорее потрогать свою штучку; не видишь, она точно вся на иголках, ах, истомилась, бедняжечка!

      Мальчик гладил, целовал ноги Розалины, как бы ненароком проникая в её влажную, тёплую норку.

      – Ах, мои крошки! – улыбалась мадонна. – Но баста, баста!.. довольно, хватит вам тискаться по углам. До Судного дня – здесь ваши райские кущи для игр и любовных утех. Макс, негодный мальчишка, что ты там позабыл? Вот я тебе… по губам…

      – Розалина, спой нам, – канючили дети, – по-итальянски, пожалуйста, спой…

      – Спеть?

      – Да!! – в один голос проголосили они с обожанием.

      – О, Мадонна! Улыбка оперы… Хорошо, но сперва, – донна понизила голос, – Розалина откроет вам жуткую, но сладкую, как амброзия, тайну! Сисиль, детка, не смотри букой. А ты, мальчик, будь нежен с ней, мальчик, будь нежен. Девочка, как ночная фиалка,