Всё нормально. Сергей Гречишкин

Екатерину Александровну не ставить постыдную оценку в мой дневник, но, увы, тщетно.

      Я долго собирался с духом, чтобы признаться бабушке и родителям в своём позоре, и наконец решился, ожидая заслуженного разноса. К моему величайшему удивлению, никакой бурной негативной реакции не последовало, а напротив, мне сказали, что не стоит так сильно переживать и что всё будет хорошо. Но, к сожалению, было слишком поздно: я уже глубоко погряз в ненависти к самому себе. Поэтому я отправился во двор, сел на скамейку, скрестил руки и, упиваясь собственным горем, смотрел, как бегают и играют другие дети. «Ишь, как радуются, – думал я. – Гады!»

* * *

      Почти каждый день после школы мы с Вовой ходили гулять – то в Таврик, то на площадку во дворе, то просто по улицам. А иногда мы отправлялись в путешествие по крышам. Мы выбирали какое-нибудь здание в районе и поднимались на самый верхний этаж. Чёрные лестницы, которыми до революции пользовалась прислуга, обычно имели выход на чердак, часто не запиравшийся. Отыскав такой, мы выбирались на крышу и, поскольку дома старого Петербурга строились почти вплотную друг к другу, без особых усилий переходили с одной крыши на другую, пока не упирались в перекрёсток.

      Наши похождения не были секретом для родителей, но они не придавали большого значения потенциальным опасностям такого хобби. Однажды мы с Вовой забрались на здание напротив моего дома. Оно было высотой метров двадцать – свались мы с этой крыши, нам однозначно была бы крышка. Мы подошли к краю, и я взглянул вниз на наше кухонное окно. Мама возилась у плиты. Я стал кричать и махать ей. Она услышала, выглянула в окно, посмотрела вверх, помахала мне – и снова вернулась к своим делам.

      Лишь однажды мы попали в неловкую ситуацию, когда какой-то персонаж с верхнего этажа, устав слушать, как мы с Вовой грохочем у него над головой, поднялся к нам и стал орать, чтобы мы убирались. Когда он ушёл, мы на время затаились, а затем осторожно прокрались к выходу и попытались открыть чердачную дверь. Но злобный дядька запер её изнутри. В соседнем доме чердачная дверь тоже оказалась закрыта. Так мы и бродили по крышам улицы Каляева, пробуя все выходы, пока наконец не нашли незапертый. Этот квест занял у нас несколько часов.

      Вскоре к нам с Вовой в этих экспедициях присоединились Саша Лесман и другие мальчишки из класса. Помню одно особенно опасное место, к которому осмеливались приближаться лишь самые отчаянные из нашей компании. Это был отвесный край здания, падение с которого гарантировало трагический финал. Там не было никакого поребрика[5] или ограждения – и тридцать метров высоты. Самые смелые ложились на живот, осторожно подползали к краю, свешивали головы и смотрели вниз.

      Мы легко могли убить полдня, слоняясь по дворам, зависая на турниках, катаясь на горках, натыкаясь на старых друзей или заводя новых. Это была советская версия охотника-собирателя из романа Фенимора Купера «Следопыт», полная испытаний и неожиданных радостей. Весь мир был у наших

5

На московском региональном говоре – бордюр.