Когда ты не сам по себе. Стихи, написанные за решёткой. Сергей Павлович Степанов-Прошельцев

безумный старик.

      Но безумие это – всего только грань,

      беспросвета, что рядом со мною стоит.

      И в начкаре мне чудится Понтий Пилат,

      что на казнь нас обрёк, и трепещет душа,

      и тоски интермеццо выводит пила,

      на ветру озабоченно так дребезжа.

      И не в такт ей топор сучкоруба частит —

      выбивает из ритма его комарьё.

      Пусть за музыку эту Всевышний простит —

      он всё знает: в неволе слагают её.

      Докурю свой затаренный раньше бычок —

      Вот и кайф на минутку я снова словил, —

      и вонзается в сердце горячий смычок

      трясогузки, поющей о прежней любви.

      * * *

      Есть неразгаданные тайны:

      ответа нелегко добиться,

      зачем в тюрьме сентиментальны

      бывают лютые убийцы.

      Когда на совести нечисто,

      вмиг изменяется походка.

      Закоренелые садисты

      глядят рассеяно и кротко.

      Они живут не днём вчерашним —

      у них теперь иные сроки —

      не потому, что стало страшно,

      а потому, что одиноки.

      Их неправдивы показанья,

      любой в душе, как прежде, Каин.

      Но нет, наверно, наказанья

      страшнее, чем тоска такая.

      * * *

      Облаков эскадрилья…

      Какие-то круглые диски,

      как тарелки пришельцев,

      хотя я, быть может, не прав.

      Я завидую им:

      они могут гулять без прописки

      где угодно, и им участковый

      не выпишет штраф.

      Я не сам по себе.

      Я теперь под присмотром гуляю,

      хоть свобода и рядом —

      дотронуться можно рукой.

      Превратиться бы в ту

      дискокрылую белую стаю,

      чтобы мир этот кинуть,

      в надежде увидеть другой.

      Кто-то скажет: абсурд,

      ты у этого времени пленник.

      Да, я пленник вдвойне:

      я попал под особый надзор.

      Я амнистий не жду.

      Я глобальных не жду потеплений.

      Только я не смирился.

      Облом, господин прокурор.

      Вы ошиблись. Не встал я

      на путь исправленья. И снова

      замышляю побег

      от всего, что стесняет и жмёт.

      И уйду, как и жил, —

      тёплым призраком духа лесного

      или чистым ключом —

      тем, что бьёт у церковных ворот.

      * * *

      Ветер к полуночи вдруг слинял,

      звёздный свет голубой…

      Тычется в створки окна луна

      лысою головой.

      Выйду к некормленым голубям,

      вот я и дохромал…

      Всё — голубям, одарить тебя

      нечем — мой пуст карман.

      Хлебные крошки птицы клюют,

      белый пурги дымок…

      Ты извини, но что есть уют,

      как-то мне невдомёк.

      Я в безысходности февраля

      лета не жду визит.

      Знаешь, недвижимость вся моя

      здесь на крючке висит.

      Я