Басурманин. Дикая степь. Милена Миллинткевич

еще. Того не знаешь, что народ твой долгие годы жил за стенами. За сизыми холмами, в чёрных лесах у гнилого озера становище стоит. Никто там не живет. Гиблое место. Травы не растут, птицы не поют, люди не ходят. И только когда землю укутывает белый саван, туда возвращается зверье.

      Налив остывшего варева в чашу, подал гостю.

      – Пей. Силы тебе понадобятся. Дорога долгая, а поспешать надо.

      Гость одним глотком проглотил варево.

      – Ты сказывал, мне еще должно знать?

      Старик сел напротив гостя.

      – Ступай в амбар, запрягай двух коней. Гайлис покажет каких. С собой мальчишку возьмешь. Негоже ему за печкой сидеть. Глаз его вострый, ум изворотливый, сила в руках не дюжая. Да сноровки маловато.

      – А второй конь для кого? Ты с нами отправишься?

      – Не я. Второй конь для того, за кем тебя Явуз-хан прислал. Поспешай. Пока светило к закату не пошло, вам надобно реку перейти. Гайлис! – крикнул старик в темноту.

      Дверь распахнулась и, низко склоняясь, в избушку вошел молодой кыпчак.

      – Отведи своего господина в амбар, лошадей покажи. А я пока в дорогу вам припасов соберу.

      Лишь только за гостем закрылась дверь, из–за печки вышла женщина.

      – Твой срок пришел, Магрура! – не глядя на нее, старик складывал в тряпицу хлеб и мясо. – Настал черед тебе покинуть меня. Когда понадоблюсь – гонца пришли. Помогу.

      По узкому берегу реки, окутанные ярким светом и радужными брызгами воды, всадники удалялись прочь от черного валуна. У кромки леса стоял старик и с грустью вздыхал им в след.

      – Эхе-хе… На погибель свою путь держишь. Вон она, голодной волчицей следом по кустам крадется. На восход тебе пути нет. На закат пойдешь – себя потеряешь, в Великую степь отправишься – буйную головушку сложишь. К гнилому озеру воротишься – голодной погибель твоя будет.

      Глава 1

      Скрипнув, тяжелая дверь в княжеские хоромы распахнулась.

      – Княже, позволь предстать пред очи твоя!

      Дородный мужчина с седеющей бородой по грудь, в легкой расшитой богатой тесьмой шубе пурпурного цвета и такой же шапочке с парчовым околышем, кряхтя, протиснулся в покои. Его было столь много, что казалось, будто он заполнил собой все пространство не только светлицы, но и всего терема.

      – Зоремир грамоту прислал, – прикрывая дверь, шепотом произнес он.

      Сидевший в кресле у стены Рязанский князь Мстислав Игоревич поднял на вошедшего боярина опечаленный взор и махнул рукой, дозволяя приблизиться.

      – Дай–ка взглянуть, Яр Велигорович, – с грустью в голосе произнес князь. – Сказываешь, Зоремир нас милостью своей одарил? Ох, чую не ладное, худое! Не часто он нас жалует. Авось чего путного присоветует.

      Тяжело дыша, думный боярин Яр Велигорович Магута приблизился к княжескому возвышению и подал свиток.

      – Так за то его и почитают, князь-батюшка. Слово его верное. Чего скажет – то и случится.

      Князь Мстислав развернул грамоту, пробежал глазами по написанному и подал свиток боярину.

      – Взгляни.