Спасти Феникса. Маргарет Оуэн

намек, согласен, но эта деревня теперь дважды подумает, прежде чем попробует снова обмануть Ворон. Это то же самое, что наши придворные игры.

      Либо Сокол стал проникаться их ремеслом, либо теперь, когда одна половина Ворон ему симпатизировала, он с удвоенной силой принялся добиваться расположения второй. Фу искоса посмотрела на него, прикидывая, сможет ли какой-нибудь Журавль учуять исходящую от него ложь. Она видела перед собой всего лишь лордика с остриженными волосами и новым шрамом…

      Фу прищурилась. Мелочь, тонкая черточка, пересекавшая правую бровь Сокола, но такой отметины у принца не было.

      Она моргала, и чары Павлинов становились все слабее. С волосами, остриженными до ушей, и почти собственным лицом его скоро перестанут путать с принцем.

      Сокол отрезал волосы ради Па, ему хватило ума не задираться со стражами, и он держал принца в узде. Фу не доверяла ему настолько, чтобы оставить в покое, однако, возможно, он заслуживал оправдания ввиду отсутствия улик.

      Тавин ответил ей широкой, слишком слащавой улыбкой.

      – А кроме того, забирать кости целиком – это же непрактично. Или я ошибаюсь? Сдается мне, что ты из тех, кто вырвет мужику позвоночник, если он понадобится для нового ожерелья.

      Едва возникшую доброжелательность как рукой сняло. Фу сосредоточилась на дороге впереди.

      – В одном ты ошибся, – сказала она. – Я не дружу с украшениями.

      – А тогда с чем же ты дружишь? – Улыбка Тавина оставалась неизменной. Разве что стала чуть пошире. – С цветами? Поэзией? Знаю, что пачули можно не упоминать.

      Принц состроил такую гримасу, будто ему в сандалии попал камешек. Было очевидно, что он видел подобный танец раньше, и это сказало Фу все, что ей следовало знать.

      – Молчание, – ответила она. – Я дружу с молчанием.

      – И трупы шпынять любишь, – добавил Тавин. – Допускаю, что оказываю на людей подобное влияние. Так что ты любишь молчание и жестокость. Что еще?

      – Людей, которые понимают намеки, – сквозь зубы подсказал Подлец.

      Тавин остался непоколебим:

      – И?

      – И думаю, что вообще-то новое ожерелье мне бы пригодилось, – холодно сказала Фу.

      – Так что украшения тебе все-таки нравятся.

      У него за спиной Сумасброд сделал грубый жест, указывающий ровно на то, что они считали самым привлекательным для Фу. Обожатель фыркнул и поиграл бровями.

      Терпению Фу приходил конец. Очарование Тавина было уловкой. Сокол не имел ни малейшего намерения ухаживать за ней. Он всего лишь пытался понять, что застигнет ее врасплох. Можно было в эту игру сыграть.

      – Мне нравятся люди, которым я могу доверять, – ответила она прямо, как предупреждающим выстрелом.

      Сработало. Негодница и Обожатель переглянулись, а Тавин выпрямился, напуская на себя невинный вид.

      – А вот в это верится с трудом, – усмехнулся он, – потому что мы воспользовались вами, чтобы вы нам помогли подделать наши смерти и богохульно обманули весь народ Сабора в корыстных целях.

      Послышалось