Спасти Феникса. Маргарет Оуэн

рядом с глиняной тарелкой плесневеющих хлеблинов.

      – Мешает, – пояснил он, почесывая нос.

      Не успела она сдержаться, как сам собой выскочил вопросительный шепот:

      – Почему ты не взял Подлеца?

      Фу тоже сняла маску. Па оглянулся через плечо. Понизил голос:

      – Этому парню не нужна практика в резании глоток.

      Не успела Фу переварить этот ответ, как короткую тишину нарушило всхлипывание.

      Па подошел к тюфяку. Фу была теперь его тенью. Он опустился на колени в грязь и осторожно подложил руку под затылок женщины. Пот прилепил ее темные волосы к черепу, лицо и руки были фиолетовыми от явной Печати Грешника. Желтая корка вокруг глаз стала крошиться, когда они приоткрылись.

      – Болит, – сорвалось с сухих окровавленных губ.

      Па обладал множеством голосов. У него про запас имелся голос вождя, чтобы наилучшим образом направлять свою семью Ворон. У него был голос Дворняги, которым он подкалывал Негодницу или разыгрывал Обожателя. У него был голос Па, которым он учил Фу пользоваться зубами, вершить праведный суд при споре, обращаться хоть с павлиньим дворянством, хоть с нищими Сизарями.

      Но был у него и еще один голос, тот, которым он говорил, когда впервые принял Фу как свою. Когда кошмары о матери все еще заставляли ее заходиться отчаянным плачем. Когда она сжималась при каждом мелькании белой ткани на рынках. Когда, заслышав топот копыт, удирала с дороги из страха перед Олеандрами.

      Он прибегал к голосу Доверия, чтобы унять ее рыдания, успокоить нервы, увести от шипов, прежде чем она исцарапается и сделает только хуже.

      И вот теперь Фу узнала, что он прибегает к нему, когда перерезает горло.

      – Тсс-с, – сказал Па нежно, опуская руку к половине лезвия на боку. – Мы тут.

      Капля крови просочилась и теперь дрожала на губах женщины.

      – Пожалуйста, – задохнулась она, – …горит…

      – Фу. – То был голос Па. Настало время учиться.

      – Да. – Она опустилась на колени рядом.

      – Подержи ее голову.

      Липкие волосы захрустели под ладонями Фу. При виде меча Па она зажмурилась.

      – Ты должна открыть глаза. – Голос Па прозвучал как замечание и извинение одновременно.

      Фу стиснула зубы и послушалась.

      – Вороны, – пробормотала грешница. Красная капля скатилась с губ, растянувшихся в слабую улыбку облегчения. – Сжальтесь. Больше не…

      – Больше не будет. – Па провел лезвием поперек ее горла. – Спи, сестра.

      Последовал резкий толчок. Грешница умерла, улыбаясь.

      Когда тело застыло, Па передал Фу сломанный меч рукояткой вперед.

      – Для мужа.

      Она попыталась скрыть изумление. Лезвие чуть не выскользнуло у нее из рук. Наблюдать было тяжело, но это… Когда, а не если.

      Жалость была даром вождя. Проявление ее было обязанностью.

      Она потянулась ко второму телу. Приложила два пальца к тому месту, где шея переходила в плечи. Кожа была холоднее. Дорожка пота давно высохла