Блуд на крови. Валентин Лавров

У вас дома живет девица, жена, что ль, ваша?

      – Племяшка-сирота!

      Он брал Олимпиаду за руку, та вырывалась и уходила к себе на второй этаж, который под квартиру занимал Скоробогатов с семьей.

      Ермолай мечтательно шептал:

      – Эх, повезет же кому-то… А впрочем, счастье – не лошадь, не везет по дорожке прямо!

      Карьера (окончание)

      В разгаре был золотой август. В канун Успения Пресвятой Богородицы хозяин позвал к себе в квартиру Ермолая. Тяжело отдуваясь, он пил из запотевшего кувшина янтарного цвета пиво. Угостил гостя, крякнул:

      – Садись!

      Ермолай был озадачен: что за оказия, зачем в свои хоромы пригласил его строгий Скоробогатов?

      Выпили по стакану. Оба молчали. Вдруг хозяин впился глазами в гостя:

      – Как же это ты, Ермолай, живешь в блудном грехе со своей девицей? Ведь на том свете отвечать придется!

      Тот промямлил:

      – Коли прикажете… могу и под венец… грех, конечно.

      Скоробогатов вцепился громадными жилистыми ручищами в подлокотники кожаного кресла. Лицо все более наливалось кровью, глазищи темнели и темнели, отражая и душевные сомнения, и животную ярость. Наконец он громко рявкнул:

      – Ты, кобель, зачем моей Олимпиаде глазки строил? Зачем речи льстивые говорил? Под мой капитал, подлец, копаешь?

      Ермолай побледнел от страха, напустил в порты, а язык прилип к гортани. Мысли лихорадочно неслись в помутневшем разуме: «Конец! Погиб! Выгонит со службы…» Он пролепетал:

      – Помилуйте, Фед Федыч… Ей-богу, ни сном ни духом!

      Скоробогатов хрястнул кулачищем по столу, и графин с пивом чуть подпрыгнул, а стакан упал, покатился по столу и грохнулся на ковер.

      – Молчать!

      Хозяин тяжело засопел, покрутил головой и вдруг, словно побежденный боец, тихо сказал:

      – Хрен с тобою, паразит! Лучше жениться, чем волочиться. Моя дуреха в тебя влюбилась. Нашла женишка! Вот уж точно: бабий ум волоса тоньше. Буду вас под венец ставить.

      Не поверил своим ушам Ермолай. Подсеклись ноги, повалился на колени, ухватил руку хозяина, стал губами мусолить:

      – Ах, благодетель! Век буду Бога благодарить.

      Хозяин руки не отнимал:

      – Я ведь понимаю, что ты Олимпиаде не пара. Какой ты ей муж? Но, видать, судьба нам породниться. А ты, Ермолай, не зарывайся, помни свой насест.

      Потом хлопнул себя по лбу, вспомнил:

      – А эта, что живет у тебя, гризетка: детей с ней не нажил? Дашь ей отступных. – Наморщил лоб, размышляя. Затем достал из ящика письменного стола толстый бумажник, протянул две «катюши». – Возьми, это от меня ей…

      – Ах, щедрость какая, так и скажу: «От благодетеля нашего купца первой гильдии Федора Федоровича Скоробогатова-с двести рублев! Молись, дура, за его здравие!» – и от себя деньжат ей еще добавлю – по обстоятельствам дела. И не извольте насчет этой… как ее… грызетки сомневаться. Это так, пустяк-с!

* * *

      Уже на Рождество Пресвятой Богородицы срочно отгрохали свадьбу. Неделю гуляла, кажется, вся Северная столица. Скоробогатов усердно бил поклоны перед образами: