Театр – волшебное окно. Сборник

чтоб мне успокоенье дать.

      Ни дать, ни взять, я полоумна.

      Летит стрела, рукой бесшумной

      Запущена. Беги за ней, Зенон!

      Я не бегу. Проигран мною кон.

      Но счастье в том, чтоб проиграть,

      Чтоб проиграть всю пьесу эту.

      Молчи, суфлер, твои советы

      Мне ни к чему, начнем опять,

      Все день за днем, все слово в слово,

      Я ко всему опять готова —

      Чтоб только имя повторять!

      Три действия рассказывать о нем.

      В отъезде он, да должен бы вернуться.

      Не позволять антракту затянуться,

      Затем, чтоб в зрителях не утихал подъем.

      Ну, а финал… А что финал? Не в нем

      Наш катарсис и наше утешенье.

      В стремленьи, друг мой, в искреннем стремленьи,

      А с прочим – обойдемся, обождем.

      Под маской шелкопряда. Статья

      Анастасия Ефимова

      Ля. С этой ноты начинается обозначение нотного ряда на латинице. Это эталон для настройки музыкальных инструментов.

      Ля-до-ми. С этого аккорда начинается моя любимая песня. Ля, три клавиши вправо, до, еще четыре клавиши вправо, ми… Просто, не правда ли? Никаких знаков альтерации, норовящих сбить вас с толку. Только три «чистые» ноты и легкая грусть, сквозящая между двух терций. И если говорить о любимой истории, появившейся около века назад, то непременно в минорной тональности и непременно с ноты ля.

      Стрелка часов, окончательно выбившись из сил, с трудом доползла до шести Перед выходом стоило учесть, что под конец дня даже у часов нет желания работать. Время плавилось, словно циферблат на картине Дали. До начала мюзикла – целая вечность, а мы уже вышли на «Горьковской».

      Ноябрь встретил нас у самого выхода и, любезно укутав в теплые сумерки, проводил до дверей «Мюзик-Холла». Порывистый ветер гулял по парку и, отвлекаясь на его бархатный шепот, я не успела понять, куда мы пришли.

      Отчего случилось так, что я никогда не чувствовала тягу к мюзиклам? Выбирая театральную постановку, я всегда отдавала предпочтение спектаклю или балету. Теперь ответ для меня очевиден: оттого, что я никогда не видела мюзиклы на сцене, а смотрела их только в записи.

      В тот день я еще не знала, что раз и навсегда полюблю мюзиклы. Мы остановились на небольшой площади, чтобы рассмотреть здание театра. Одной рукой держась за горизонт, другой – солнце скрадывало очертания предметов, и у театра вместо ожидаемых афиш мне в лицо заглянул древний ящер. Тирекс? Нет, меньше. Кто-то из родственников раптора застыл на каменной глыбе и, присев на сильных пружинистых ногах, раскрыл вытянутую пасть в жуткой улыбке.

      Он буравил меня взглядом. Острым пронзающим взглядом, достойным когтей на его коротких лапах. Наверняка мы смотрели бы друг на друга вплоть до начала мюзикла, если не до его окончания, но мама никогда не позволила бы этому случиться.

      Три рубиновые надписи сверкнули во мраке, и темнота взъерошенной кошкой отступила в глубины Александровского парка. Мягкое свечение «Мюзик-Холла» ненавязчиво приглашало зайти внутрь, и, увидев красные буквы, слегка наклонившие головы, будто швейцар в почтительном поклоне, мы поднялись по ступеням.

      Снаружи «Мюзик-Холл» напомнил мне джазовый ресторан: яркая вывеска